Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
Борис Привалов
Сказ про Игната - хитрого солдата (продолжение)
Лесные тени
Козла опасайся спереди, коня - сзади,
а злого человека - всегда и везде.
Старинная поговорка
|
|
тому
времени, когда поползли на дорогу из
чащобы ночные тени, Игнат успел отшагать версты три.
Солнце алым факелом горело где-то за лесом, на
самой земле. В небе ещё было сиреневато-светло, но
среди дремучих древесных стволов уже наступил
вечер.
- В походе солдат без песни - всё одно что в бою
без штыка! - громко сказал Игнат. - Ну-ка, рота,
ать-два, ать-два... запе-е-вай!
- Солдат живёт не тужит,
- По белу свету кружит...
И стоящие по обе стороны деревья сразу
напомнили солдату шеренги выстроившихся на
плацу пехотинцев, а смутно белеющие стволы
берёзок - стяги боевых знамён.
Кончив одну песню, Игнат тотчас же запевал
другую. А в лесу становилось всё темнее. Раз
споткнулся Игнат о притаившийся под пылью дороги
корень, другой...
- Ро-та, стой! - скомандовал себе солдат.
Он остановился, потёр ушибленный о корневище
палец ноги, вздохнул:
- Недалече я уйду таким манером! Придётся на
ночлег располагаться! Что ж, солдат небом
укроется, стоя выспится, росой умоется, ветром
причешется, в бою погреется, на одной ноге
отдохнёт - и снова в поход!
Игнат облюбовал себе ветвистый коренастый
дубок шагах в десяти от дороги. Снял бесподмётные
сапоги-самоходы, привязал их к посоху, забросил
железный посох на нижний, толстый сук. Босыми
ногами обнимая корявый ствол, Игнат полез на дуб.
В широкой развилке сучьев Игнат устроился
совсем неплохо.
- На брюхо ло-жись! - скомандовал он. - Спиной
укры-вайсь!
Пошевелился, устраиваясь поудобнее.
- Спи, солдат, спи, во сне есть не хочется! -
пробормотал Игнат и задремал.
За двадцать пять лет службы Игнату сны ни разу
не снились: не до них было, лишь бы голову
приклонить, поспать бы вполглаза. А в эти дни,
когда он шёл к дому, сны начали возвращаться.
Сначала неуверенно, понемногу - старые сраженья,
в которых случалось рубиться, случаи из
казарменной жизни. Но чем ближе подходил солдат к
родным краям, чем легче становился узелок с
хлебом, тем чаще снилась еда. А когда узелок
совсем усох и последний кусок был съеден, то все
сны стали съедобными. В них непрестанно дымились
котлы с кашей и щами, жарилось мясо и караваи
душистого хлеба сами катились в рот. Ручьями
лилось молоко, а весёлая белолицая
яичница-глазунья зазывно шипела на сковороде,
подмигивая круглым жёлтым глазом.
- Чего от снов ждать, когда ими живот командует, -
смеялся утром Игнат, вспоминая ночные видения и
угощаясь "утиным квасом" - водой из
ближайшего ручья.
И на этот раз стоило солдату глаза закрыть, как
вновь увидел он различную снедь - пироги с
горохом, наваристую янтарную уху, медовые соты и
котёл сметаны...
А потом явился полковой командир и стал жарить
целого быка. Вместо вертела сквозь быка продели
пику и вращали его над огнём, чтобы со всех сторон
ровно поджарился.
Но бык жариться почему-то не захотел, соскочил с
пики, заржал по-лошадиному и помчался по двору.
"Морду, морду ему держи! - кричал полковой
командир. - У-у, ирод, ржёт на весь свет!"
Игнат метнулся было наперерез недожаренному
быку, но начал куда-то падать. И... проснулся
вовремя: ещё бы чуть-чуть, одно движение - и слетел
бы Игнат с дубовой своей постели прямо в объятия
сухих колючих кустов.
- Морду, морду ему крепче держи! - послышался
злой хриплый голос.
- Так не видать же ничего, - отвечал густой бас.
- Сейчас посвечу!
"Истину старики говорят, - подумал Игнат, - наш
лес-бор - смутное место..."
Игнат увидел светлое пятно, которое двигалось
шагах в двадцати от дубка. Деревья мешали
разглядеть лица людей.
По теням можно было различить только, что тот,
кто вёл коня, был высок и могуч, а тот, кто нёс
фонарь, телом мелок и ростом короток.
Неожиданно тишину ночного леса разорвало
оглушительное ржание коня.
- Чтоб тебе, ироду! - послышался бас. - Выкрутился!
Но-но, замолкни сей минут!
- Недаром тебя Дурындой кличут, - со злой
хрипотцой произнёс тот, кто нёс фонарь. - Ты и есть
Дурында. Наказывал ведь тебе: держи крепче!
- Куда дальше-то идти? - пробасил Дурында. -
Бурелом начинается. Не то что конь, чёрт ногу
сломит.
- А ты смотри по сторонам-то, смотри! - размахивал
фонарём коротенький человечек. – Здесь старая
кузня где-то рядом...
Фонарь всё ближе и ближе придвигался к дубку, на
котором сидел Игнат.
Ветки загораживали дорогу, коротышка с фонарём
отводил их свободной рукой, а миновав, отпускал:
- Хе-хе, Дурында, дубина стоеросовая, остерегись, ухнет!
Но говорил он это поздно, когда удара ветки тот,
кого кликали Дурындой, избежать уже не мог.
И ветка хлестала Дурынду по лицу.
- Хе-хе! - радостно скрипел коротышка. - Меня
благодари, что придержал, а то бы тебя до смерти
зашибло!
- Семь сестёр, примечаешь, Дурында? - после
недолгого молчания молвил коротенький и помахал
фонарём возле берёз. - Значит, тут кузня прячется.
Игнату берёзы показались было обычными,
неприметными деревьями, но, когда свет
приблизился, он увидел, что все семь берёз растут
из одного корня.
- Да вот она, треклятая, - прогудел Дурында. - Ишь
спряталась, что гриб во мху.
За сестрами-берёзками шагах в десяти виднелась
мшистая крыша брошенной кузницы. Стены её,
сложенные из толстых брёвен, походили в зыбком
свете фонаря на крепостной вал.
- Сюда ни волк, ни медведь не заскочат, - забасил
Дурында. - Видишь, сколько царапин на стене?
Пытался медведь, лесной боярин, в неё залезть, да
только когти затупил!
Дурында легко, одним движением могучего плеча
отвалил от двери громадный, как печь, камень.
- Посвети-ка! - попросил он. - Добро... До зари конь
простоит, ничего с ним не станется.
- Морду ему завяжи получше! А то голос подаст -
беды не оберёшься! - беспокойно произнёс
коротенький человечек.
- Так чем же завязать-то? - удивился Дурында. -
Кафтаном моим, что ли?
- А, дьявол тебя побери! - заскулил коротенький,
поставил фонарь на землю и начал раздеваться. -
Гол как сокол, а туда же... в сотоварищи... Пояса и
то за душой нет!
Продолжая ругать Дурынду, он снял кафтан, потом
холщовую длинную рубаху. Поёжился с непривычки,
быстро влез в кафтан.
Дурында взял рубаху, разорвал её вдоль.
- Злыдень, ты и есть злыдень! - запричитал
коротенький. - Своё бы рвал!
- Так завязать-то чем же? - пробасил Дурында. -
Зато уж не гугукнет.
Он ловко спеленал морду коню, закрепил узел на
шее. Потом загнал коня в кузницу, вновь завалил
дверь камнем.
Коротышка за это время обошёл вокруг кузницы с
фонарём.
- Кажись, всё, - сказал он, возвращаясь к двери. -
Теперь назад, а то, не ровён час, схватится нас
князь.
- Кабы не приметили конюхи чего, - опасливо
произнёс Дурында. - Несдобровать тогда нам.
- Нам? Хе-хе, - не то закашлялся, не то засмеялся
коротышка. - Не с нас, а с конюхов за коня спросят.
Запорют двух-трёх - велика ли беда? А мы без барыша
не будем!
Конокрады двинулись назад, к дороге. Под
тяжёлыми шагами Дурынды ломались сучья и ветви
кустарников.
- Не топай, ирод, не топай! - озлился коротышка. -
Тебя за версту слышно, медведь ты этакий. Всё дело
погубишь!
Игнат спустился с дубка, захватил своё
имущество и, спотыкаясь, проваливаясь в
трухлявые пни, пошёл, стараясь не упустить из
виду конокрадов.
Вот и дорога. Пыль глушила шаги. Дурында с
коротышкой, а за ними Игнат шли беззвучно.
Пройдя версты полторы, коротышка сказал
Дурынде:
- Вместе нам являться негоже. Ты заходи на
поляну с одной стороны, а я с другой!
Дурында свернул в лес, а коротышка, помахивая
фонарём, двинулся дальше.
Игнат затаился, долго глядел вслед
удаляющемуся светлому пятну.
Затихли в лесу могучие шаги Дурынды.
"Куда ж двинулись лиходеи? - задумался Игнат. -
Не иначе тут лагерь у них..."
Солдат отвязал сапоги с железного посоха, надел
их на ноги, пошевелил пальцами:
- Ну, самоходы, ать-два!
Игнат зашагал в ту сторону, куда скрылся
коротышка с фонарём.
Через некоторое время справа от дороги, в лесу,
услышал он какой-то неясный шум, голоса.
Осторожно пробираясь сквозь кусты, Игнат вышел
на тропу, а она вывела его на большую поляну. На
дальнем конце поляны пылали факелы, освещая
небольшой шатёр.
Громко ржали лошади, раздавались крики челяди.
В отдалении, за стеной деревьев, пылали два
больших костра.
- Ого-го! - обрадовался Игнат. - Сон, кажется, в
руку: найдётся и мне тут что-нибудь на зубок!
Стараясь всё время быть в густой тени деревьев,
он пошёл вокруг поляны, подбираясь к шатру.
Возле шатра на коврах и подушках возлежал
большой толстый человек в богатом кафтане и
сафьяновых расшитых сапожках. В ногах у него
блестело соболье одеяло - чтобы прикрыться в
случае тумана.
Но не дорогое убранство удивило Игната: у
толстяка на груди полотенцем висела светлая
борода. Она упиралась в толстый круглый живот,
который вылезал из кафтана, как тесто из опары.
- Растил барин бороду на посмешище городу, -
пробормотал Игнат. - Вот чудеса-то: я таких бород
давненько не видывал! А брюхо-то нажевал боярин!
За целую роту небось ест и пьёт! Рот до ушей, хоть
завязки пришей! Чудно!
На пальцах княжеской руки играли, искрились в
неверном свете факелов кольца с
камнями-самоцветами.
"Князь Данила! Сельцо - за кольцо! -
припомнились Игнату слова бобыля Савелия. - Эх,
сковать бы из тех колец цепь, да князя на неё!"
Из-за шатра вышел коротышка-конокрад,
поклонился.
- Где был? - спросил князь.
- За охотничками присматривал, князь-отец, -
доставая лбом до подушки поклонился коротышка. -
Будет завтра дичина, Данила Михайлович,
непременно к столу будет.
"Ого, сам Данила Стоеросов! - обрадовался
подтверждению своей догадки Игнат. - На ночную
прохладу глядя, вылез остудиться! Вот так
оказия!"
Рядом с князем валялся на ковре бритый мужчина
неопределённых годов - не то чтобы толстый, а весь
пухлый, будто налитой жиром. Щёчки его набрякли,
как воск на свече, которая только-только начала
оплывать. Толстые бледные губы болтались -
казалось, что он запихал в рот блин, да не мог его
проглотить, и края блина так и остались висеть
наружу. Когда бритый поднимал свою пухлую руку,
чтобы взять ковш с вином, то рука просвечивала
розово, сквозилась жирком.
- Наш род, род бояр Голянских, всегда славен был
конями, - пришлёпывая при каждом слове
губами-блинами, вяло молвил пухлый барин. - Тебе,
князь, вестимо, из каких конюшен был игреневой
масти жеребец царя-батюшки Алексея Михайловича?
- Неужто из твоих, из голянских? - равнодушно
спросил Стоеросов.
- Истинно, князь, истинно! - захлебнулся
радостным смехом пухлый барин. - Конь, что ты у
меня купить хочешь, из того же рода. Если его из
Болотного края увести да в столицу доставить,
большие деньги взять можно.
- Я тебя, боярин, не неволю, - сказал князь, -
продавай кому хочешь.
- Уговор дороже денег, князюшка, - зашлёпал
губами Голянский. - Раз я тебе слово дал, то
сдержу, хоть себе в убыток...
Слуги сменили факелы, принесли свечи.
Игнат всё прикидывал и примеривал, как бы ему
половчее выйти к шатру, на свет.
Голянский начал хвастать, как его любит
какой-то граф Темитов и как могущественный граф
шагу без него ступить не может.
А потом князь Данила начал вздыхать о прошлом:
- Да, были времена... ох! Вот прежде... ох! При царе
Алексее Михайловиче...
Пламя свечей не колыхалось в тихом воздухе.
Только когда слуги по команде коротышки
расстелили на ковре скатерть, то все лепестки
пламени сразу метнулись в сторону, легли, чуть не
погасли.
Голянский, испугавшись рывка пламени, тоже было
дёрнулся, сполз в сторону.
- Не бойся, боярин! - лениво проговорил князь. - Я
слышал, твой граф Темитов трусов не балует.
- Я, князюшко, никогда ничего не боюсь, - зашлёпал
губами Голянский. - Вчера, когда к тебе ехал ночью
по лесу, на меня набросилось сто волков! Я схватил
кнут-раз, два, три! - всех разогнал. Один меня даже
успел поцарапать - вот след на руке, видишь?
Голянский показал свою розовую, словно из сала
слепленную ладошку.
- У нас-то, гостюшко дорогой, почитай, и во всей
округе ста волков не наберётся, - с поклоном
молвил коротышка-конокрад.
- Да ты что? Мне, боярину, не веришь? - опешил
Голянский.
- Право слово, не наберётся! - подтвердил князь.
- Ну, может, полсотни - я их во тьме не
перечитывал! - согласился Голянский. – Схватил
кнут да ка-а-ак пошёл их крестить...
- Наверно, волков-то дюжина была, - произнёс
коротышка, - большая стая...
- Да, дюжина, это точно, - подхватил Голянкий.
- А может, и полдюжины? - задумчиво, словно
рассуждая сам с собой, проговорил князь.
- Разве полдюжины мало? - спросил Голянский. -
Ведь волки, чай, не воробьи!
- Да нынче-то, гостюшко дорогой, из-за жары волки
отсюда в болота ушли, - сказал коротышка. - Может,
один какой набежал бешеный.
- Бешеный, вестимо, бешеный! - обрадовался
пухленький Голянский, не ведая, видно, как
закончить неприятный разговор. - Он один дюжины
обычных стоит!
- А ты его видел? - спросил князь.
- Как же! Вот так, справа, куст и что-то шевелится.
Я хватаю кнут - раз, два, три!
- Ну, а руку-то, гостюшко, кхе-кхе, где оцарапал? -
едва сдерживая смех, спросил князь.
- А ты, Данила Михайлович, чем надсмехаться,
попробовал бы ночью по лесу бежать! - обижено
проговорил Голянский. - Так исцарапаешься - себя
не признаешь! Колючки кругом, рвут одежду, как
собаки!
Князь, а за ним коротышка-конокрад и другие
слуги рассмеялись.
Голянский растерянно поглядывал на смеющихся.
- Что тут смешного? - бормотал он, шлёпая губами
больше, чем обычно. - Ей-богу, за кустом что-то
шевелилось: хрясь-хрясь...
Князь хохотал - рот нараспашку, а глаза -
круглые, совиные - оставались сонными, словно
незрячими.
- Потешил ты меня, боярин, - сказал Стоеросов. -
Теперь и за трапезу приняться в самый раз. Эй,
Спирька! - кивнул он коротышке. - Прикажи, чтоб
подавали!
Спирька поспешил к котлам. А Игнат вновь
почувствовал, как голод мучительно наполняет всё
тело. "Пора и мне в бой вступать!" - решил он,
одёрнул кафтан, посох железный положил, как
ружьё, на плечо и шагнул из кустов к шатру.
- А-а, солдаты! - взвизгнул Голянский и
опрокинулся на ковёр.
- Что-о-о? - уставился на Игната князь. - Кто это?
Заслышав визг пухлого боярина, коротышка
Спирька повернул от котлов назад.
Подбежали слуги, встали кругом, но подойти к
Игнату боялись.
Спирька растолкал всех, глазами-зёрнышками
солдата оглядел с головы до ног, сказал князю с
поклоном:
- Это, батюшка Данила Михайлович, отставной
солдат. - И строго, с презрением к Игнату:
- Ты кто, солдатик?
- Прохожий, обшитый кожей! - беря посох, как ружьё
"на караул", гаркнул Игнат.
- Как зовут? - продолжал Спирька.
- Зовут зовуткой!
- Идёшь откуда? - спросил князь.
- Где был, там нет. А где шёл, там след! -
отрапортовал Игнат.
Кто-то из слуг засмеялся.
- Я тебе покажу, как нужно с князем
разговаривать! - зашипел на Игната Спирька, и
змеиные глазки его блеснули злобой. - Эй, Дурында!
Легко, одной рукой отодвинув с дороги слуг,
появился великан Дурында.
- Это... это... ещё кто таков? - вновь задрожал от
страха губошлёпый боярин.
- Мой телохранитель и оруженосец, рында, - гордо
молвил князь. - А вот Спирька его по-своему кличет
- Дурындой! Пошто, Спирька, так его прозываешь?
- За глупость, князь-отец, за глупость, -
поклонился Спирька. - Силёнкой его бог не обидел,
а умишком обделил. Одно слово - Дурында.
- Звали? Ну так тут я, - пробасил Дурында.
- Вот солдатик заявился неизвестно с каких
краёв, - ткнул пальцем в Игната Спирька, -
разговаривать не желает, шутки шутит. Развяжи-ка
ему, солдатику, язык! Чтоб знал, как с
князем-батюшкой говорить положено!
- Эх, доля солдатская, - с притворным вздохом
сказал Игнат, - недошагнёшь - бьют, перешагнёшь -
бьют...
- Говори всё толком, пока не проучили! - зашипел
Спирька. - Кто таков, как сюда попал, что в мыслях
таишь?
- Стой, конь лихой! - усмехнулся Игнат. - Ты
языком-то мели, да не забывай: на Руси не одни
караси, есть и ёршики. А Дурынде, раз он твою
команду слушает, так в дураках и жить.
- Свернуть его в бараний рог, смутьяна! -
закричал Спирька.
- Что глядишь, как змея из-за пазухи? - рассмеялся
Игнат. - Зубы показываешь, а кусать боишься? Я -
солдат русский. Сам не дерусь, а семерых, ежели
придётся, не боюсь...
Уловив ободряющий кивок князя. Дурында,
растопырив руки, двинулся на Игната.
- Так тебя ж, детину, свалить легче, чем камышину,
- рассмеялся Игнат. - Ладно, убивать не убью, а на
землю уложу.
Он спокойно, как на штыковом учении, сделал
мгновенный выпад железным своим посохом.
Железный тупой удар пришёлся великану в грудь.
Дурында охнул, руки его повисли безжизненно, он
упал на колени, застонал, затем свалился на бок.
- Да, силушка у него отменная! - сказал Игнат. -
Очнётся, авось и поумнеет!
Слуги бросились к Дурынде.
- Ну, погоди... - зашипел Спирька Игнату в ухо. -
Посчитаемся!
- Вижу, вижу, солдат ты бравый, - растерянно
молвил князь. - Штыковой бой разумеешь. Лихо ты
его положил, лихо!
- Рад стараться! - приставил к ноге свой посох
Игнат. - Я Захаровны-травницы сын Игнат. Двадцать
пять лет отслужил под знаменами царя-батюшки
Петра Алексеевича. Иду домой.
- Ночью, по этому лесу? - удивился Голянский.
- Так я ж у себя дома, - улыбнулся Игнат. - Чего
бояться? Взять с меня нечего, а съесть меня
некому.
- Какие вести принёс? - спросил князь, - Что видел
в дороге, что слыхивал?
- Ах, люди добрые, - проникновенно сказал Игнат и
погладил усы, - не дали вы мне с дальнего похода
отдохнуть да начали спрашивать. Вы бы прежде
накормили меня, напоили, отдохнуть положили, да
тогда бы и вестей спрашивали.
- Хам, ирод! - запричитал Спирька, буравя Игната
своими змеиными немигающими глазками. - С кем
говоришь? Как осмелился князю-батюшке указывать?
- Ты, змей, вот что разумей, - грозно произнёс
Игнат, - у меня под ногами не вейся! При всём
честном народе тебя упреждаю. Ещё раз под руку
подвернёшься - головы не сносишь. Ты не Дурында -
удара солдатского не выдюжишь!
- Не трогай Спирьку, солдат, - сказал князь. - Он
слуга наш верный... Иди пока к поварам, тебя
накормят. Потом явишься, вести скажешь.
- Рад стараться! - гаркнул Игнат. - Спасибо на
добром слове! А то за весь день полкуска хлеба,
всего и съел.
- Чудно! - улыбнулся князь. - А я вот, почитай, уже
года три хлеба не ем.
- Вот лихо! - удивился Игнат. - Да как же это
прожить без хлеба можно?
- Живу, - продолжал князь с усмешкой. - То блины,
то пироги, то калачи... Так без хлеба и обхожусь.
Пухлый боярин закатился смехом, повалился на
ковёр, чуть было не опрокинул шандал со свечами.
"Наш князь Стоеросов хоть куда, - думал Игнат,
шагая через поляну к зазывному свету поварских
костров, - голова - грош, борода - сто рублей".
Когда Игнат уселся возле котла и принялся
уписывать всё подряд, что ему с уважением
подносили повара, Спирька направился к шатру.
Князь и его гость ели жареную рыбу и запивали её
бражкой.
- Как у тебя, князь, всегда потешно, - восторгался
Голянский, - то драка, то ещё что-нибудь...
- Гей, Спирька! - Князь покосился на слугу. -
Проучил тебя солдат?
- Поживём-увидим, - мрачно молвил Спирька. - Ох,
князь-батюшка, и натерпимся мы горя с этим
солдатом, чует моё сердце.
- Не каркай, не каркай... - замахал жирной ручкой
Голянский, - ты всегда плохое говоришь...
- Вот помяните моё слово, боярин, - не унимался
Спирька. - Беду он нам принёс, солдат этот.
- Вот, помню, в прежние времена... - начал было
князь, но на дальнем конце поляны послышался
тревожный шум.
Стоеросов, Голянский, Спирька, слуги замолкли,
насторожились.
Слышно стало, как кто-то бежит по поляне, тяжело
дышит.
- Князь-батюшка! - закричала тёмная фигура,
приближаясь к костру. - Не вели казнить...
Из темноты выбежал старший конюх - бородатый, в
рваной рубахе, - рухнул на землю, к ногам князя.
- Беда, князь, беда... - бормотал, едва переводя
дух, конюх.
- Что, ирод, что ещё? - пихнул конюха ногой в бок
Спирька.
- Господи спаси и помилуй! Господи спаси и
помилуй! - мелко закрестился Голянский. - Гос...
- Коня боярского воры свели! - одним духом
выпалил конюх и снова уткнулся головой в траву.
- Не усмотрел! Не уберёг! - продолжал пинать
сапогами в бок конюха Спирька. - Изведу, ирод!
Голянский от испуга губы совсем распустил, уши
развесил, глаза растопырил. Язык во рту вспух,
еле-еле ворочался:
- Ко...ко...ко...ня мо...мо...мо...его...
- Живьём сожгу! - зашипел Спирька.
- Не погуби, князь-батюшка! - снова закричал
конюх.
Голянский наконец смог заговорить, тяжело
ворочая языком:
- Знаешь, сколько этот конь стоит? А? Что ж это...
господи... князь... как же это... Я графу буду челом
бить... обижают меня тут...
- Конь мною ещё куплен не был, - спокойно сказал
князь. - Твой конь, боярин, украден... твои деньги
сгинули...
- Мой? - завизжал Голянский. - Ах, он ещё мой! Не
твои ли тогда, князь, слуги его и украли? Я графу
всё поведаю!
- Что? - грозно вскинул голову князь. - Я -
конокрад? Да за такие слова...
- Что мне слова! - всё громче визжал Голянский. -
Мне деньги подавай, князь! Твои сторожа его
проспали, с тебя и спрос!
- Спирька! - сказал князь с затаённой угрозой в
голосе. - Ежели не найдёшь коня, не сносить тебе
головы! Ты за сторожей и конюхов в ответе!
- Ведаю, князь-батюшка, кто коня свёл, - склонился
в поклоне Спирька. - Солдатик этот, Игнат, не
иначе. Ночью он по лесу бродяжил? Бродяжил. Явился
тут, аки дух бесплотный? Явился. Такой хоть какого
сторожа обведёт-обманет! С него спрос, с вора!
- Истинно, князь, истинно, - зашлёпал губами
Голянский. - Солдат сейчас по дороге шёл, должен
был воров видеть. А нам того не сказал. За
шуточку-прибауточку спрятался! Значит сие: либо
сам солдат вор, либо с ворами заодно...
Князь ухватился за слова боярина, как голодный
волк за ягнёнка:
- Или вор... или с ворами заодно?! Взять его!
Связать! Порешу конокрада!..
- Теперь посмотрим, кто кого! - зашипел Спирька и,
подобрав полы кафтана, бросился к поварам.
...Игнат сидел в тепле костра, выскребал ложкой
десятую миску ухи и успевал ещё байки сказывать:
- Кончилось Полтавское сражение. Сижу я на
барабане, пироги ем... Съел сто пирогов. Ем дальше,
вдруг слышу - что-то лопнуло. Ну, смекаю - живот
лопнул. Ан нет...
- Что ж лопнуло? - спросил самый молодой из
поваров.
- Ремень с пряжкой, вот что! - подмигнул Игнат и
отправил в рот последнюю ложку ухи.
Ложка осталась торчать во рту Игната: так
быстро набросили на него скатерть и связали по
ногам, по рукам.
- К батюшке-князю несите вора, - услышал Игнат
торжествующий хриплый голос Спирьки. - Данила
Михалыч сказать изволил: "Пусть за это перед
богом отвечу, но конокрада головы лишу".
|