Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
П.П. Бажов
Кошачьи уши
те
годы Верхнего да Ильинского в помине не
было. Только наша Полевая да Сысерть. Ну, в
Северной тоже железком побрякивали. Так, самую
малость. Сысерть-то светлее всех жила. Она, вишь,
на дороге пришлась в казачью сторону. Народ
туда-сюда проходил да проезжал. Сами на пристань
под Ревду с железом ездили. Мало ли в дороге с кем
встретишься, чего наслушаешься. И деревень
кругом много.
У нас в Полевой против сысертского-то житья
вовсе глухо было. Железа в ту пору мало делали,
больше медь плавили. А ее караваном к пристани-то
возили. Не так вольготно было народу в дороге с
тем, с другим поговорить, спросить. Под
караулом-то попробуй! И деревень в нашей стороне -
один Косой Брод. Кругом лес, да горы, да болота.
Прямо сказать, - в яме наши старики сидели, ничего
не видели. Барину, понятное дело, того и надо.
Спокойно тут, а в Сысерти поглядывать
приходилось.
Туда он и перебрался. Сысерть главный у него
завод стал. Нашим старикам только стражи
прибавил да настрого наказал прислужникам:
- Глядите, чтобы народ со стороны не шлялся, и
своих покрепче держите.
А какой тут пришлый народ, коли вовсе на
усторонье наш завод стоит. В Сысерть дорогу
прорубили, конечно, только она в те годы,
сказывают, шибко худая была. По болотам пришлась.
Слани верстами. Заневолю брюхо заболит, коли по
жерднику протрясет. Да и мало тогда ездили по
этой дороге. Не то, что в нонешнее время - взад да
вперед. Только барские прислужники да стража и
ездили. Эти верхами больше, - им и горюшка мало,
что дорога худая. Сам барин в Полевую только на
полозу ездил. Как санная дорога установится, он и
давай наверстывать, что летом пропустил. И все
норовил нежданно-негаданно налететь. Уедет,
примерно, вечером, а к обеду на другой день уж
опять в Полевой. Видно, подловить-то ему
кого-нибудь охота была. Так все и знали, что зимой
барина на каждый час жди. Зато по колесной дороге
вовсе не ездил. Не любо ему по сланям-то трястись,
а верхом, видно, неспособно. В годах, сказывают,
был. Какой уж верховой! Народу до зимы-то и
полегче было. Сколь ведь приказчик ни лютует, а
барин приедет - еще вину выищет.
Только вот приехал барин по самой осенней
распутице. Приехал не к заводу либо к руднику, как
ему привычно было, а к приказчику. Из конторы
сейчас же туда всех приказных потребовал и попов
тоже. До вечера приказные пробыли, а на другой
день барин уехал в Северну. Оттуда в тот же день в
город поволокся. По самой-то грязи приспичило
ему. И обережных с ним что-то вовсе много. В народе
и пошел разговор: "Что за штука? Как бы
дознаться?"
По теперешним временам это просто - взял да
сбегал либо съездил в Сысерть, а при крепости как?
Заделье надо найти, да и то не отпустят. И тайком
тоже не уйдешь, - все люди на счету, в руке зажаты.
Ну, все ж таки выискался один парень.
- Я, - говорит, - вечером в субботу, как из горы
поднимут, в Сысерть убегу, а в воскресенье
вечером прибегу. Знакомцы там у меня. Живо все
разузнаю.
Ушел да и не воротился. Мало погодя приказчику
сказали, а он и ухом не повел искать парня-то. Тут
и вовсе любопытно стало, - что творится? Еще двое
ушли и тоже с концом. В заводе только то и нового,
что по три раза на дню стала стража по домам
ходить, мужиков считать, - все ли дома. В лес кому
понадобится за дровами либо за сеном на покос, -
тоже спросись. Отпускать стали грудками и со
стражей.
- Нельзя, - говорит приказчик, - поодиночке-то.
Вон уж трое сбежали.
И семейным в лес ходу не стало. На дорогах
заставы приказчик поставил. А стража у него на
подбор - ни от одного толку не добьешься. Тут уж,
как в рот положено стало, что в Сысертской
стороне что-то деется, и шибко им - барским-то
приставникам - не по ноздре. Зашептались люди в
заводе и на руднике.
- Что хочешь, а узнать надо.
Одна девчонка из руднишных и говорит:
- Давайте, дяденька, я схожу. Баб-то ведь не
считают по домам. К нам вон с бабушкой вовсе не
заходят. Знают, что в нашей избе мужика нет. Может,
и в Сысерти эдак же. Способнее мне узнать-то.
Девчонка бойконькая... Ну, руднишная, бывалая...
Все-таки мужикам это не в обычае.
- Как ты, - говорят, - птаха Дуняха, одна по лесу
сорок верст пройдешь? Осень ведь - волков полно.
Костей не оставят.
- В воскресенье днем, - говорит, - убегу. Днем-то,
поди, не посмеют волки на дорогу выбежать. Ну, и
топор на случай возьму.
- В Сысерти-то, - спрашивают, - знаешь кого?
- Баб-то, - отвечает, - мало ли. Через них и узнаю,
что надо.
Иные из мужиков сомневаются:
- Что баба знает?
- То, - отвечает, - и знает, что мужику ведомо, а
кода и больше.
Поспорили маленько мужики, потом и говорят:
- Верно, птаха Дуняха, тебе сподручнее идти, да
только стыд нам одну девку на экое дело послать.
Загрызут тебя волки.
Тут парень и подбежал. Узнал, о чем разговор, да
и говорит:
- Я с ней пойду.
Дуняха скраснела маленько, а отпираться не
стала.
- Вдвоем-то, конечно, веселее, да только как бы
тебя в Сысерти не поймали.
- Не поймают, - отвечает.
Вот и ушла Дуняха с тем парнем. Из завода не по
дороге, конечно, выбрались, а задворками, потом
тоже лесом шли, чтобы их с дороги не видно было.
Дошли так спокойно до Косого Броду. Глядят - на
мосту трое стоят. По всему видать - караул.
Чусовая еще не замерзла, и вплавь ее где-нибудь
повыше либо пониже тоже не возьмешь - холодно.
Поглядела из лесочка Дуняха и говорит:
- Нет, видно, мил дружок Матюша, не приводится
тебе со мной идти. Зря тут себя загубишь и меня
подведешь. Ступай-ка скорее домой, пока тебя
начальство не хватилось, а я одна попытаюсь на
женскую хитрость пройти.
Матюха, конечно, ее уговаривать стал, а она на
своем уперлась. Поспорили да на том и решили.
Будет он из лесочка глядеть. Коли не остановят ее
на мосту - домой пойдет, а остановят - выбежит,
отбивать станет.
Подобралась тут Дуняха поближе, спрятала
покрепче топор да и выбежала из лесу. Прямо на
мужиков бежит, а сама визжит-кричит:
- Ой, дяденьки, волк! Ой, волк!
Мужики видят - женщина испугалась, - смеются.
Один-то ногу еще ей подставил, только, видать,
Дуняха в оба глядела, пролетела мимо, а сама все
кричит:
- Ой, волк! Ой, волк! Мужики ей вдогонку:
- За подол схватил! За подол схватил! Беги - не
стой! Поглядел Матюха и говорит:
- Пролетела птаха! Вот девка! Сама не пропадет и
дружка не подведет! Дальше-то влеготку пройдет
сторонкой. Как бы только не припозднилась, волков
не дождалась.
Воротился Матвей домой до обхода. Все у него и
обошлось гладко - не заметили. На другой день
руднишным рассказал. Тогда и поняли, что тех -
первых-то - в Косом Броду захватили.
- Там, поди, сидят запертые да еще в цепях. То
приказчик их и не ищет - знает, видно, где они. Как
бы туда же наша птаха не попалась, как обратно
пойдет!
Поговорили так, разошлись. А Дуняха что?
Спокойно сторонкой по лесу до Сысерти дошла. Раз
только и видела на дороге полевских стражников.
Домой из Сысерти ехали. Прихоронилась она, а как
разминовались, опять пошла. Притомилась, конечно,
а на свету еще успела до Сысерти добраться. На
дороге тоже стража оказалась, да только обойти-то
ее тут вовсе просто было. Свернула в лес и вышла
на огороды, а там близко колодец оказался. Тут
женщины были, Дуняху и незаметно на людях стало.
Одна старушка спросила ее:
- Ты чья же, девушка, будешь? Ровно не из нашего
конца?
Дуняха и доверилась этой старушке.
- Полевская, - говорит. Старушка дивится:
- Как ты это прошла? Стража ведь везде
наставлена. Мужики не могут к вашим-то попасть.
Который уйдет - того и потеряют.
Дуняха ей сказала.
Тогда старушка и говорит:
- Пойдем-ко, девонька, ко мне. Одна живу. Ко мне и
с обыском не ходят. А прийдут - так скажешься моей
зареченской внучкой. Походит она на тебя. Только
ты будто покорпуснее будешь. Зовут-то как?
- Дуняхой, - говорит.
- Вот и ладно. Мою-то тоже Дуней звать.
У этой старушки Дуняха и узнала все. Барин,
оказывается, куда-то вовсе далеко убежал, а
нарочные от него и к нему каждую неделю ездят. Все
какие-то наставления барин посылает, и приказчик
Ванька Шварев те наставления народу вычитывает.
Железный завод вовсе прикрыт, а мужики на
Щелкунской дороге канавы глубоченные копают да
валы насыпают. Ждут с той стороны прихода.
Говорят - башкирцы бунтуются, а на деле вовсе не
то. По дальним заводам, по деревням и в казаках
народ поднялся, и башкиры с ними же. Заводчиков да
бар за горло берут, и главный начальник у народа
Омельян Иваныч прозывается. Кто говорит - он царь,
кто - из простых людей, только народу от него воля,
а заводчикам да барам - смерть! То наш-то хитряга и
убежал подальше. Испугался!
Узнала, что в Сысерти тоже обход по домам и
работам мужиков проверяет по три раза в день.
Только у них еще ровно строже. Чуть кого не
случится, сейчас всех семейных в цепи да и в
каталажку. Человек прибежит:
- Тут я, - по работе опоздал маленько! А ему
отвечают:
- Вперед не опаздывай! - да и держит семейных-то
дня два либо три.
Вовсе замордовали народ, а приказчик хуже
цепной собаки.
Все ж таки, как вечерний обход прошел, сбежались
к той старушке мужики. Давай Дуняху
расспрашивать, что да как у них. Рассказала
Дуняха.
- А мы, - говорят, - сколько человек к вашим
отправляли - ни один не воротился.
- То же, - отвечает, - и у нас. Кто ушел - того и
потеряли! Видно, на Чусовой их всех
перехватывают.
Поговорили-поговорили, потом стали о том
думать, как Дуняхе в Полевую воротиться.
Наверняка ее в Косом Броду поджидают, а как мимо
пройдешь?
Один тут и говорит:
- Через Терсутско болото бы да на Гальян. Ладно
бы вышло, да мест этих она не знает, а проводить
некому...
- Неуж у нас смелых девок не найдется? - говорит
тут хозяйка. - Тоже, поди-ко, их не пересчитывают
по домам, и на Терсутском за клюквой многие
бывали. Проводят! Ты только дальше-то расскажи ей
дорогу, чтоб не заблудилась да не опоздала. А то
волкам на добычу угодит.
Ну, тот и рассказал про дорогу. Сначала, дескать,
по Терсутскому болоту, потом по речке Мочаловке
на болото Гальян, а оно к самой Чусовой подходит.
Место тут узкое. Переберется как-нибудь, а дальше
полевские рудники пойдут.
- Если, - говорит, - случится опоздниться, тут
опаски меньше. По тем местам от Гальяна до самой
Думной горы земляная кошка похаживает. Нашему
брату она не вредная, а волки ее побаиваются, если
уши покажет. Не шибко к тем местам льнут. Только
на это тоже не надейся, побойче беги, чтобы
засветло к заводу добраться. Может, про кошку-то -
разговор пустой. Кто ее видал?
Нашлись, конечно, смелые девки. Взялись
проводить до Мочаловки. Утром еще потемну за
завод прокрались мимо охраны.
- Не сожрут нас волки кучей-то. Побоятся, поди.
Пораньше домой воротимся, и ей - гостье-то нашей -
так лучше будет.
Идет эта девичья команда, разговаривает так-то.
Мало погодя и песенки запели. Дорога бывалая,
хаживали на Терсутско за клюквой - что им не
петь-то?
Дошли до Мочаловки, прощаться с Дуняхой стали.
Время еще не позднее. День солнечный выдался.
Вовсе ладно. Тот мужик-от говорил, что от
Мочаловки через Гальян не больше пятнадцати
верст до Полевой. Дойдет засветло, и волков
никаких нет. Зря боялись.
Простились. Пошла Дуняха одна. Сразу хуже стало.
Места незнакомые, лес страшенный. Хоть не
боязливая, а запооглядывалась. Ну, и сбилась
маленько.
Пока путалась да направлялась, - глядишь, - и к
потемкам дело подошло. Во всех сторонах
заповывали. Много ведь в те годы волков-то по
нашим местам было. Теперь вон по осеням под самым
заводом воют, а тогда их было - сила! Видит Дуняха -
плохо дело. Столько узнала, и даже весточки не
донесет! И жизнь свою молодую тоже жалко. Про
парня того - про Матвея-то - вспомнила. А волки
вовсе близко. Что делать? Бежать - сразу налетят, в
клочья разорвут. На сосну залезть - все едино
дождутся, пока не свалишься.
По уклону, видит, к Чусовой болото спускаться
стало. Так мужик-то объяснил. Вот и думает:
"Хоть бы до Чусовой добраться!"
Идет потихоньку, а волки по пятам. Да и много их.
Топор, конечно, в руке, да что в нем!
Только вдруг два синеньких огня вспыхнуло. Ни
дать ни взять - кошачьи уши. Снизу пошире, кверху
на нет сошли. Впереди от Дуняхи шагов, поди, до
полсотни.
Дуняха раздумывать не стала, откуда огни, -
сразу к ним кинулась. Знала, что волки огня
боятся.
Подбежала - точно, два огня горят, а между ними
горка маленькая, вроде кошачьей головы. Дуняха
тут и остановилась, меж тех огней. Видит - волки
поотстали, а огни все больше да больше и горка
будто выше. Дивится Дуняха, как они горят, коли
дров никаких не видно. Насмелилась, протянула
руку, а жару не чует. Дуняха еще поближе руку
подвела. Огонь метнулся в сторону, как кошка ухом
тряхнула, и опять ровно горит.
Дуняхе маленько боязно стало, только не на
волков же бежать. Стоит меж огнями, а они еще
кверху подались. Вовсе большие стали. Подняла
Дуняха камешок с земли. Серой он пахнет. Тут она и
вспомнила про земляную кошку, про которую мужик
сысертский сказывал. Дуняха и раньше слышала, что
по пескам, где медь с золотыми крапинками, живет
кошка с огненными ушами. Уши люди много раз
видали, а кошку никому не доводилось. Под землей
она ходит.
Стоит Дуняха промеж тех кошачьих ушей и думает:
"Как дальше-то? Волки отбежали, да надолго ли?
Только отойди от огней - опять набегут. Тут стоять
холодно, до утра не выдюжить".
Только подумала, - огни и пропали. Осталась
Дуняха в потемках. Оглянулась - нет ли опять
волков? Нет, не видно. Только куда идти в
потемках-то? А тут опять впереди огоньки
вспыхнули. Дуняха на них и побежала. Бежит-бежит,
а догнать не может. Так и добежала до
Чусовой-реки, а уши уж на том берегу горят.
Ледок, конечно, тоненький, ненадежный, да
разбирать не станешь. Свалила две жердинки
легоньких, с ними и стала перебираться.
Переползла с грехом пополам, ни разу не
провалилась, хоть шибко потрескивало.
Жердинки-то ей пособили.
Стоять не стала. Побежала за кошачьими ушами.
Пригляделась все-таки к месту, - узнала. Песошное
это. Рудник был. Случалось ей тут на работе
бывать. Дорогу одна бы ночью нашла, а все за ушами
бежит. Сама думает: "Уж если они меня из такой
беды вызволили, так неуж неладно заведут?"
Подумала, а огни и выметнуло. Ярко загорели. Так
и переливаются. Будто знак подают: "Так,
девушка, так! Хорошо рассудила!"
Вывели кошачьи уши Дуняху на Поваренский
рудник, а он у самой Думной горы. Вон в том месте
был. Прямо сказать, в заводе.
Время ночное. Пошла Дуняха к своей избушке, с
опаской, конечно, пробирается. Чуть где люди, -
прихоронится: то за воротный столб притаится, а
то и через огород махнет. Подобралась так к
избушке и слышит - разговаривают.
Послушала она, поняла - караулят кого-то. А ее и
караулили. Старуху баушку приказчик велел в ее
избушке за постоянным караулом держать. "Сюда,
- думает, - Дуняха явится, коли ей обратно
прокрасться посчастливит". Сам этот караул
проверял, чтобы ни днем, ни ночью не отходили.
Дуняха этого не поняла. Только слышит - чужой
кто-то у баушки сидит. Побоялась показаться. А
сама замерзла, невтерпеж прямо. Вот она и
прокралась проулком к тому парню-то, Матвею, с
которым до Косого Броду шла. Стукнула тихонько в
окошко, а сама притаилась. Тот выбежал за ворота:
- Кто?
Ну, она и сказалась. Обрадовался парень.
- Иди, - говорит, - скорее в баню. Топлена она. Там
тебя и прихороню, а завтра понадежнее место
найдем.
Запер Дуняху в теплой бане, сам побежал
надежным людям сказать:
- Воротилась Дуняха, прилетела птаха. Живо
сбежались, расспрашивать стали. Дуняха все им
рассказала. В конце и про кошачьи уши помянула:
- Кабы не они, сожрали бы меня волки. Мужики это
мимо пропустили. Притомилась, думают, наша птаха,
вот и помстилось ей.
- Давай-ко, - говорят, - поешь да ложись спать! Мы
покараулим тебя до утра и то обмозгуем, куда
лучше запрятать.
Дуне того и надо. В тепле-то ее разморило, еле
сидит. Поела маленько да и уснула. Матюха да еще
человек пять парней на карауле остались. Только
время ночное, тихое, а Дуняха вон какие вести
принесла. Парни, видно, и запоговаривали громко.
Ну, и другие люди, которые слушать приходили, тоже
не утерпели: тому-другому сказать, посоветовать,
что делать. Однем словом, беспокойство пошло.
Обходчики и заметили. Сразу проверку давай
делать. Того нет, другого нет, а у Матвея пятеро
чужих оказалось.
- Зачем пришли?
Те отговариваются, конечно, кому что на ум
пришло. Не поверили обходчики, обыскивать
кинулись. Парням делать нечего - за колья взялись.
Обходчики, конечно, оборуженные, только в
потемках колом-то способнее. Парни и ухайдакали
их. Только на место тех обходчиков другие
набежали. Втрое либо вчетверо больше. Парням,
значит, поворот вышел. Одного застрелили
обходчики, а другие отбиваются все ж таки.
Дуняха давно соскочила. Выбежала из бани,
глядит - над Думной горой два страшенных синих
огня поднялись, ровно кошка за горой притаилась,
уши выставила. Вот-вот на завод кинется. Дуняха и
кричит:
- Наши огни-то! Руднишные! На их, ребята,
правьтесь!
И сама туда побежала. В заводе сполох поднялся.
На колокольне в набат ударили. Народ
повыскакивал. Думают - за горой пожар. Побежали
туда. Кто поближе подбежит, тот и остановится.
Боятся этих огней. Одна Дуняха прямо на них летит.
Добежала, остановилась меж огнями и кричит:
- Хватай барских-то! Прошло их время! По другим
заводам давно таких-то кончили!
Тут обходчикам и всяким стражникам туго
пришлось. Известно, народ грудкой собрался.
Стража побежала - кто куда. Только далеко ли от
народа уйдешь? Многих похватали, а приказчик
угнал-таки по городской дороге. Упустили -
оплошка вышла. Кто в цепях сидел, тех высвободили,
конечно. Тут огни и погасли.
На другой день весь народ на Думной горе
собрался. Дуняха и обсказала, что в Сысерти
слышала. Тут иные, из стариков больше,
сумлеваться стали:
- Кто его знает, что еще выйдет! Зря ты нас вечор
обнадежила.
Другие опять за Дуняху горой:
- Правильная девка! Так и надо! Чего еще ждать-то?
Надо самим к людям податься, у коих этот Омельян
Иванович объявился.
Которые опять кричат:
- В Косой Брод сбегать надо. Там, поди, наши-то
сидят. Забыли их?
Ватажка парней сейчас и побежала. Сбили там
стражу, вызволили своих да еще человек пять
сысертских. Ну, и народ в Косом Броду весь
подняли. Рассказали им, что у людей делается.
Прибежали парни домой, а на Думной горе все еще
спорят. Старики без молодых-то вовсе силу
забрали, запугали народ. Только и твердят:
- Ладно ли мы вечор наделали, стражников
насмерть побили?
Молодые кричат:
- Так им и надо!
Сидельцы тюремные из Косого-то Броду на этой же
стороне, конечно. Говорят старикам:
- Коли вы испугались, так тут и оставайтесь, а мы
пойдем свою правильную долю добывать.
На этом и разошлись. Старики, на свою беду,
остались, да и других под кнут подвели. Вскорости
приказчик с солдатами из города пришел, из
Сысерти тоже стражи нагнали. Живо зажали народ.
Хуже старого приказчик лютовать стал, да скоро
осекся. Видно, прослышал что неладное для себя.
Стал стариков тех, кои с пути народ сбили,
задабривать всяко. Только у тех спины-то не
зажили, помнят, что оплошку сделали. Приказчик
видит, косо поглядывают, - сбежал ведь! Так его с
той поры в наших заводах и не видали. Крепко,
видно, запрятался, а может, и попал в руки добрым
людям - свернули башку.
А молодые тогда с Думной-то горы в леса ушли.
Матвей у них вожаком стал.
И птаха Дуняха с ним улетела. Про эту пташку
удалую много еще сказывали, да я не помню...
Одно в памяти засело - про Дуняхину плетку.
Дуняха, сказывают, в наших местах жила и после
того, как Омельян Иваныча бары сбили и казнить
увезли. Заводское начальство сильно охотилось
поймать Дуняху, да все не выходило это дело. А она
нет-нет и объявится в открытую где-нибудь на
дороге либо на руднике каком. И всегда, понимаешь,
на соловеньком коньке, а конек такой, что его не
догонишь. Налетит этак нежданно-негаданно,
отвозит кого ей надо башкирской камчой - и нет ее.
Начальство переполошится, опять примутся искать
Дуняху, а она, глядишь, в другом месте объявится и
там какого-нибудь рудничного начальника плеткой
уму-разуму учит, как, значит, с народом
обходиться. Иного до того огладит, что долго
встать не может.
Камчой с лошади, известно, не то что человека
свалить, волка насмерть забить можно, если кто
умеет, конечно. Дуняха, видать, понавыкла камчой
орудовать, надолго свои памятки оставила. И все,
сказывают, по делу. А пуще всего тем рудничным
доставалось, кои молоденьких девчонок утесняли.
Этих вовсе не щадила.
На рудниках таким, случалось, грозили:
- Гляди, как бы тебя Дуняха камчой не погладила.
Стреляли, конечно, в Дуняху не один раз, да она,
видно, на это счастливая уродилась, а в народе еще
сказывали, будто перед стрелком кошачьи уши
огнями замелькают, и Дуняхи не видно станет.
Сколько в тех словах правды, про то никто не
скажет, потому - сам не видал, а стрелку как
поверить?
Всякому, поди-ко, не мило, коли он пульку в белый
свет выпустит. Всегда какую-нибудь отговорку на
этот случай придумает. Против, дескать, солнышка
пришлось, мошка в глаз попала, потемнение в
глазах случилось, комар в нос забился и в
причинную жилку как раз на ту пору уколол. Ну,
мало ли как еще говорят. Может, какой стрелок и
приплел огненные уши, чтоб свою неустойку
прикрыть. Все-таки не столь стыдно. С этих слов,
видно, разговор и пошел.
А то, может, и впрямь Дуняха счастливая на пулю
была. Тоже ведь недаром старики говорят:
- Смелому случится на горке стоять, пули мимо
летят, боязливый в кустах захоронится, а пуля его
найдет.
Так и не могло заводское начальство от
Дуняхиной плетки свою спину наверняка
отгородить. Сам барин, сказывают, боялся, как бы
Дуняха где его не огрела. Только она тоже не без
смекалки орудовала.
Зачем она с одной плеткой кинется, коли при
барине завсегда обережных сила и каждый
оборужен.
|