Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
Г.Х. Андерсен
Пастушка и трубочист
идали вы когда-нибудь старинный-старинный
шкаф, почерневший от времени и украшенный
резными завитушками и листьями? Такой вот шкаф -
прабабушкино наследство - стоял в гостиной. Он
был весь покрыт резьбой - розами, тюльпанами и
самыми затейливыми завитушками. Между ними
выглядывали оленьи головки с ветвистыми рогами,
а на самой середке был вырезан во весь рост
человечек. На него нельзя было глядеть без смеха,
да и сам он ухмылялся от уха до уха - улыбкой такую
гримасу никак не назовешь. У него были козлиные
ноги, маленькие рожки на лбу и длинная борода.
Дети звали его
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант
Козлоног, потому что выговорить такое имя трудно
и дается такой титул не многим. Зато и вырезать
такую фигуру не легко, ну да все-таки вырезали.
Человечек все время смотрел на подзеркальный
столик, где стояла хорошенькая фарфоровая
пастушка. Позолоченные башмаки, юбочка,
грациозно подколотая пунцовой розой,
позолоченная шляпа на головке и пастуший посох в
руке - ну разве не красота!
Рядом с нею стоял маленький трубочист, черный,
как уголь, но тоже из фарфора и такой же
чистенький и милый, как все иные прочие. Он ведь
только изображал трубочиста, и мастер точно так
же мог бы сделать его принцем - все равно!
Он стоял грациозно, с лестницей в руках, и лицо у
него было бело-розовое, словно у девочки, и это
было немножко неправильно, он мог бы быть и
почумазей. Стоял он совсем рядом с пастушкой - как
их поставили, так они и стояли. А раз так, они
взяли да обручились. Парочка вышла хоть куда: оба
молоды, оба из одного и того же фарфора и оба
одинаково хрупкие.
Тут же рядом стояла еще одна кукла, втрое больше
их ростом, - старый китаец, умевший кивать
головой. Он был тоже фарфоровый и называл себя
дедушкой маленькой пастушки, вот только
доказательств у него не хватало. Он утверждал,
что она должна его слушаться, и потому кивал
головою
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанту
Козлоногу, который сватался за пастушку.
- Хороший у тебя будет муж! - сказал старый
китаец. - Похоже, даже из красного дерева. С ним ты
будешь
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантшей. У
него целый шкаф серебра, не говоря уж о том, что
лежит в потайных ящиках.
- Не хочу в темный шкаф! - отвечала пастушка. -
Говорят, у него там одиннадцать фарфоровых жен!
- Ну так будешь двенадцатой! - сказал китаец. -
Ночью, как только старый шкаф закряхтит, сыграем
вашу свадьбу, иначе не быть мне китайцем!
Тут он кивнул головой и заснул.
А пастушка расплакалась и, глядя на своего
милого фарфорового трубочиста, сказала:
- Прошу тебя, убежим со мной куда глаза глядят.
Тут нам нельзя оставаться.
- Ради тебя я готов на все! - отвечал трубочист. -
Уйдем сейчас же! Уж наверное, я сумею прокормить
тебя своим ремеслом.
- Только бы спуститься со столика! - сказала она.
- Я не вздохну свободно, пока мы не будем
далеко-далеко!
Трубочист успокаивал ее и показывал, куда ей
лучше ступать своей фарфоровой ножкой, на какой
выступ или золоченую завитушку. Его лестница
также сослужила им добрую службу, и в конце
концов они благополучно спустились на пол. Но,
взглянув на старый шкаф, они увидели там страшный
переполох. Резные олени вытянули вперед головы,
выставили рога и вертели ими во все стороны, а
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант
Козлоног высоко подпрыгнул и крикнул старому
китайцу:
- Они убегают! Убегают!
Пастушка и трубочист испугались и шмыгнули в
подоконный ящик. Тут лежали разрозненные колоды
карт, был кое-как установлен кукольный театр. На
сцене шло представление.
Все дамы - бубновые и червонные, трефовые и
пиковые - сидели в первом ряду и обмахивались
тюльпанами, а за ними стояли валеты и старались
показать, что и они о двух головах, как все фигуры
в картах. В пьесе изображались страдания
влюбленной парочки, которую разлучали, и
пастушка заплакала: это так напомнило ее
собственную судьбу.
- Сил моих больше нет! - сказала она трубочисту. -
Уйдем отсюда!
Но когда они очутились на полу и взглянули на
свой столик, они увидели, что старый китаец
проснулся и раскачивается всем телом - ведь
внутри него перекатывался свинцовый шарик.
- Ай, старый китаец гонится за нами! - вскрикнула
пастушка и в отчаянии упала на свои фарфоровые.
колени.
- Стой! Придумал! - сказал трубочист. - Видишь вон
там, в углу, большую вазу с сушеными душистыми
травами и цветами? Спрячемся в нее! Ляжем там на
розовые и лавандовые лепестки, и если китаец
доберется до нас, засыплем ему глаза солью*.
- Ничего из этого не выйдет! - сказала пастушка. -
Я знаю, китаец и ваза были когда-то помолвлены, а
от старой дружбы всегда что-нибудь да остается.
Нет, нам одна дорога - пуститься по белу свету!
- А у тебя хватит на это духу? - спросил
трубочист. - Ты подумала о том, как велик свет? О
том, что нам уж никогда не вернуться назад?
- Да, да! - отвечала она.
Трубочист пристально посмотрел на нее и сказал:
- Мой путь ведет через дымовую трубу! Хватит ли у
тебя мужества залезть со мной в печку, а потом в
дымовую трубу? Там-то уж я знаю, что делать! Мы
поднимемся так высоко, что до нас и не доберутся.
Там, на самом верху, есть дыра, через нее можно
выбраться на белый свет!
И он повел ее к печке.
- Как тут черно! - сказала она, но все-таки
полезла за ним и в печку, и в дымоход, где было
темно хоть глаз выколи.
- Ну вот мы и в трубе! - сказал трубочист. - Смотри,
смотри! Прямо над нами сияет чудесная звездочка!
На небе и в самом деле сияла звезда, словно
указывая им путь. А они лезли, карабкались
ужасной дорогой все выше и выше. Но трубочист
поддерживал пастушку и подсказывал, куда ей
удобнее ставить свои фарфоровые ножки. Наконец
они добрались до самого верха и присели
отдохнуть на край трубы-они очень устали, и
немудрено.
Нам ними было усеянное звездами небо, под ними
все крыши города, а кругом на все стороны, и вширь
и вдаль, распахнулся вольный мир. Бедная пастушка
никак не думала, что свет так велик. Она
склонилась головкой к плечу трубочиста и
заплакала так горько, что слезы смыли всю
позолоту с ее пояса.
- Это для меня слишком! - сказала пастушка. -
Этого мне не вынести! Свет слишком велик! Ах, как
мне хочется обратно на подзеркальный столик! Не
будет у меня ни минуты спокойной, пока я туда не
вернусь! Я ведь пошла за тобой на край света, а
теперь ты проводи меня обратно домой, если любишь
меня!
Трубочист стал ее вразумлять, напоминал о
старом китайце и
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанте
Козлоноге, но она только рыдала безутешно да
целовала своего трубочиста. Делать нечего,
пришлось уступить ей, хоть это и было неразумно.
И вот они спустились обратно вниз по трубе. Не
легко это было! Оказавшись опять в темной печи,
они сначала постояли у дверцы, прислушиваясь к
тому, что делается в комнате. Все было тихо, и они
выглянули из печи. Ах, старый китаец валялся на
полу: погнавшись за ними, он свалился со столика и
разбился на три части. Спина отлетела начисто,
голова закатилась в угол.
Обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант стоял,
как всегда, на своем месте и раздумывал.
- Какой ужас! - воскликнула пастушка. - Старый
дедушка разбился, и виною этому мы! Ах, я этого не
переживу!
И она заломила свои крошечные ручки.
- Его еще можно починить! - сказал трубочист. -
Его отлично можно починить! Только не волнуйся!
Ему приклеят спину, а в затылок вгонят хорошую
заклепку, и он опять будет совсем как новый и
сможет наговорить нам кучу неприятных вещей!
- Ты думаешь? - сказала пастушка.
И они снова вскарабкались на свой столик.
- Далеко же мы с тобою ушли! - сказал трубочист. -
Не стоило и трудов!
- Только бы дедушку починили! - сказала пастушка.
- Или это очень дорого обойдется?..
Дедушку починили: приклеили ему спину и вогнали
в затылок хорошую заклепку. Он стал как новый,
только головой кивать перестал.
- Вы что-то загордились с тех пор, как разбились!
- сказал ему
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант
Козлоног. - Только с чего бы это? Ну так как,
отдадите за меня внучку?
Трубочист и пастушка с мольбой взглянули на
старого китайца: они так боялись, что он кивнет.
Но кивать он уже больше не мог, а объяснять
посторонним, что у тебя в затылке заклепка, тоже
радости мало. Так и осталась фарфоровая парочка
неразлучна. Пастушка и трубочист благословляли
дедушкину заклепку и любили друг друга, пока не
разбились.
* - В старину в комнатах ставили для запаха вазы
с сухими цветами и травами; смесь эта посыпалась солью, чтобы сильнее пахла.
|