Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
Г.Х. Андерсен
Оле-Лукойе
икто на свете не знает столько историй,
сколько Оле-Лукойе. Вот мастер рассказывать-то!
Вечером, когда дети смирно сидят за столом или
на своих скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних
чулках он подымается тихонько по лестнице, потом
осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в
комнату и слегка прыснет детям в глаза сладким
молоком. Веки у детей начинают слипаться, и они
уже не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается
к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылок.
Подует - и головки у них сейчас отяжелеют. Это
совсем не больно - у Оле-Лукойе нет ведь злого
умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а
для этого их непременно надо уложить в постель!
Ну вот он и уложит их, а потом уж начинает
рассказывать истории.
Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к
ним на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый
кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, - он
отливает то голубым, то зеленым, то красным,
смотря по тому, в какую сторону повернется Оле.
Под мышками у него по зонтику: один с картинками -
его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им
всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем
простой, гладкий, - его он раскрывает над
нехорошими детьми: ну, они и спят всю ночь как
убитые, и поутру оказывается, что они ровно
ничего не видали во сне!
Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал
каждый вечер одного мальчика, Яльмара, и
рассказывал ему истории! Это будет целых семь
историй: в неделе ведь семь дней.
- у вот, - сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в
постель, - теперь украсим комнату!
И в один миг все комнатные цветы превратились в
большие деревья, которые тянули свои длинные
ветви вдоль стен к самому потолку, а вся комната
превратилась в чудеснейшую беседку. Ветви
деревьев были усеяны цветами; каждый цветок по
красоте и запаху был лучше розы, а вкусом (если бы
только вы захотели его попробовать) слаще
варенья; плоды же блестели, как золотые. Еще на
деревьях были пышки, которые чуть не лопались от
изюмной начинки. Просто чудо что такое!
Вдруг в ящике стола, где лежали учебные
принадлежности Яльмара, поднялись ужасные стоны.
- Что там такое? - сказал Оле-Лукойе, пошел и
выдвинул ящик.
Оказывается, это рвала и метала аспидная доска:
в решение написанной на ней задачи вкралась
ошибка, и все вычисления готовы были рассыпаться;
грифель скакал и прыгал на своей веревочке, точно
собачка: он очень хотел помочь делу, да не мог.
Громко стонала и тетрадь Яльмара, слушать ее было
просто ужасно! На каждой странице стояли большие
буквы, а с ними рядом маленькие, и так целым
столбцом одна под другой - это была пропись; сбоку
же шли другие, воображавшие, что держатся так же
твердо. Их писал Яльмар, и они, казалось,
спотыкались об линейки, на которых должны были
стоять.
- Вот как надо держаться! - говорила пропись. -
Вот так, с легким наклоном вправо!
- Ах, мы бы и рады, - отвечали буквы Яльмара, - да
не можем! Мы такие плохонькие!
- Так вас надо немного подтянуть! - сказал
Оле-Лукойе.
- Ой, нет! - закричали они и выпрямились так, что
любо было глядеть.
- Ну, теперь нам не до историй! - сказал
Оле-Лукойе. - Будем-ка упражняться! Раз-два!
Раз-два!
И он довел все буквы Яльмара так, что они стояли
уже ровно и бодро, как твоя пропись. Но утром,
когда Оле-Лукойе ушел и Яльмар проснулся, они
выглядели такими же жалкими, как прежде.
ак только Яльмар улегся, Оле-Лукойе дотронулся
своею волшебной брызгалкой до мебели, и все вещи
сейчас же начали болтать, и болтали они о себе
все, кроме плевательницы; эта молчала и сердилась
про себя на их тщеславие: говорят только о себе да
о себе и даже не подумают о той, что так скромно
стоит в углу и позволяет в себя плевать!
Над комодом висела большая картина в золоченой
раме; на ней была изображена красивая местность:
высокие старые деревья, трава, цветы и широкая
река, убегавшая мимо дворцов за лес, в далекое
море.
Оле-Лукойе дотронулся волшебной брызгалкой до
картины, и нарисованные на ней птицы запели,
ветви деревьев зашевелились, а облака понеслись
по небу; видно было даже, как скользила по земле
их тень.
Затем Оле приподнял Яльмара к раме, и мальчик
стал ногами прямо в высокую траву. Солнышко
светило на него сквозь ветви деревьев, он побежал
к воде и уселся в лодочку, которая колыхалась у
берега. Лодочка была выкрашена в красное с белым,
паруса блестели, как серебряные, и шесть лебедей
с золотыми коронами на шеях и сияющими голубыми
звездами на головах повлекли лодочку вдоль
зеленых лесов, где деревья рассказывали о
разбойниках и ведьмах, а цветы - о прелестных
маленьких эльфах и о том, что они слышали от
бабочек.
Чудеснейшие рыбы с серебристою и золотистою
чешуей плыли за лодкой, ныряли и плескали в воде
хвостами; красные и голубые, большие и маленькие
птицы летели за Яльмаром двумя длинными
вереницами; комары танцевали, а майские жуки
гудели:
“Жуу! Жуу!”; всем хотелось провожать Яльмара, и
у каждого была для него наготове история.
Да, вот это было плавание!
Леса то густели и темнели, то становились
похожими на прекрасные сады, озаренные солнцем и
усеянные цветами. По берегам реки возвышались
большие хрустальные и мраморные дворцы; на
балконах их стояли принцессы, и всё это были
знакомые Яльмару девочки, с которыми он часто
играл.
Каждая держала в правой руке славного
обсахаренного пряничного поросенка - такого
редко купишь у торговки. Яльмар, проплывая мимо,
хватался за один конец пряника, принцесса крепко
держалась за другой, и пряник разламывался
пополам; каждый получал свою долю: Яльмар -
побольше, принцесса - поменьше. У всех дворцов
стояли на часах маленькие принцы; они отдавали
Яльмару честь золотыми саблями и осыпали его
изюмом и оловянными солдатиками, - вот что значит
настоящие-то принцы!
Яльмар плыл через леса, через какие-то огромные
залы и города... Проплыл он и через город, где жила
его старая няня, которая носила его на руках,
когда он был еще малюткой, и очень любила своего
питомца. И вот он увидел ее: она кланялась,
посылала ему рукою воздушные поцелуи и пела
хорошенькую песенку, которую сама сложила и -
прислала Яльмару:
- - Мой Яльмар, тебя вспоминаю
- Почти каждый день, каждый час!
- Сказать не могу, как желаю
- Тебя увидать вновь хоть раз!
- Тебя ведь я в люльке качала,
- Учила ходить, говорить
- И в щечки и в лоб целовала.
- Так как мне тебя не любить!
И птички подпевали ей, цветы приплясывали, а
старые ивы кивали, как будто Оле-Лукойе и им
рассказывал историю.
у и дождь лил! Яльмар слышал этот страшный шум
даже во сне; когда же Оле-Лукойе открыл окно,
оказалось, что вода стоит вровень с подоконником.
Целое озеро! Зато к самому дому причалил
великолепнейший корабль.
- Хочешь прогуляться, Яльмар? - спросил Оле. -
Побываешь ночью в чужих землях, а к утру - опять
дома!
И вот Яльмар, разодетый по-праздничному,
очутился на корабле. Погода сейчас же
прояснилась; они проплыли по улицам, мимо церкви,
и оказались среди сплошного огромного озера.
Наконец они уплыли так далеко, что земля совсем
скрылась из глаз. По поднебесью неслась стая
аистов; они тоже собрались в чужие теплые края и
летели длинною вереницей, один за другим. Они
были в пути уже много-много дней, и один из них так
устал, что крылья отказывались ему служить. Он
летел позади всех, потом отстал и начал
опускаться на своих распущенных крыльях все ниже
и ниже, вот взмахнул ими раз, другой, но напрасно...
Скоро он задел за мачту корабля. скользнул по
снастям и - бах! - упал прямо на палубу.
Юнга подхватил его и посадил в птичник к курам,
уткам и индейкам. Бедняга аист стоял и уныло
озирался кругом.
- Ишь какой! - сказали куры.
А индейский петух надулся и спросил у аиста, кто
он таков; утки же пятились, подталкивая друг
друга крыльями, и крякали: “Дур-рак! Дур-рак!”
Аист рассказал им про жаркую Африку, про
пирамиды и страусов, которые носятся по пустыне с
быстротой диких лошадей, но утки ничего не поняли
и опять стали подталкивать одна другую:
- Ну не дурак ли?
- Конечно, дурак! - сказал индейский петух и
сердито забормотал.
Аист замолчал и стал думать о своей Африке.
- Какие у вас чудесные тонкие ноги! - сказал
индейский петух. - Почем аршин?
- Кряк! Кряк! Кряк! - закрякали смешливые утки, но
аист как будто и не слыхал.
- Могли бы и вы посмеяться с нами! - сказал аисту
индейский петух. - Очень забавно было сказано! Да
куда там, для него это слишком низменно! И вообще
нельзя сказать, чтобы он отличался
понятливостью. Что ж, будем забавлять себя сами!
И куры кудахтали, утки крякали, и это их ужасно
забавляло.
Но Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу,
поманил аиста, и тот выпрыгнул к нему на палубу -
он уже успел отдохнуть. Аист как будто поклонился
Яльмару в знак благодарности, взмахнул широкими
крыльями и полетел в теплые края. Куры
закудахтали, утки закрякали, а индейский петух
так надулся, что гребешок у него весь налился
кровью.
- Завтра из вас сварят суп! - сказал Яльмар и
проснулся опять в своей маленькой кроватке.
Славное путешествие проделали они ночью с
Оле-Лукойе!
- наешь что? - сказал Оле-Лукойе. - Только не
пугайся! Я сейчас покажу тебе мышку! - И правда, в
руке у него была хорошенькая мышка. - Она явилась
пригласить тебя на свадьбу! Две мышки собираются
сегодня ночью вступить в брак. Живут они под
полом в кладовой твоей матери. Чудесное
помещение, говорят!
- А как же я пролезу сквозь маленькую дырочку в
полу? - спросил Яльмар.
- Уж положись на меня! - сказал Оле-Лукойе. Он
дотронулся до мальчика своею волшебной
брызгалкой, и Яльмар вдруг стал уменьшаться,
уменьшаться и наконец сделался величиною с
палец.
- Теперь можно одолжить мундир у оловянного
солдатика. По-моему, такой наряд тебе вполне
подойдет: мундир ведь так красит, а ты идешь в
гости!
- Хорошо! - согласился Яльмар, переоделся и стал
похож на образцового оловянного солдатика.
- Не угодно ли вам сесть в наперсток вашей
матушки? - сказала Яльмару мышка. - Я буду иметь
честь отвезти вас.
- Ах, какое беспокойство для фрекен! - сказал
Яльмар, и они поехали на мышиную свадьбу.
Проскользнув в дыру, прогрызенную мышами в
полу, они попали сначала в длинный узкий коридор,
здесь как раз только и можно было проехать в
наперстке. Коридор был ярко освещен гнилушками.
- Правда ведь, чудный запах? - спросила
мышка-возница. - Весь коридор смазан салом! Что
может быть лучше?
Наконец добрались и до зала, где праздновалась
свадьба. Направо, перешептываясь и
пересмеиваясь, стояли мышки-дамы, налево,
покручивая лапками усы, - мышки-кавалеры, а
посередине, на выеденной корке сыра, возвышались
сами жених с невестой и целовались на глазах у
всех. Что ж, они ведь были обручены и готовились
вступить в брак.
А гости все прибывали да прибывали; мыши чуть не
давили друг друга насмерть, и вот счастливую
парочку оттеснили к самым дверям, так что никому
больше нельзя было ни войти, ни выйти. Зал, как и
коридор, был весь смазан салом, другого угощения
и не было; а на десерт гостей обносили горошиной,
на которой одна родственница новобрачных
выгрызла их имена, то есть, конечно, всего-навсего
первые буквы. Диво, да и только!
Все мыши объявили, что свадьба была великолепна
и что они очень приятно провели время.
Яльмар поехал домой. Довелось ему побывать в
знатном обществе, хоть и пришлось порядком
съежиться и облечься в мундир оловянного
солдатика.
- росто не верится, сколько есть пожилых людей,
которым страх как хочется залучить меня к себе! -
сказал Оле-Лукойе. - Особенно желают этого те, кто
сделал что-нибудь дурное. “Добренький, миленький
Оле, - говорят они мне, - мы просто не можем
сомкнуть глаз, лежим без сна всю ночь напролет и
видим вокруг себя все свои дурные дела. Они, точно
гадкие маленькие тролли, сидят по краям постели и
брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришел и
прогнал их. Мы бы с удовольствием заплатили тебе,
Оле! - добавляют они с глубоким вздохом. -
Спокойной же ночи, Оле! Деньги на окне!” Да что
мне деньги! Я ни к кому не прихожу за деньги!
- А что мы будем делать сегодня ночью? - спросил
Яльмар.
- Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только
не на такой, как вчера. Большая кукла твоей
сестры, та, что одета мальчиком и зовется
Германом, хочет повенчаться с куклой Бертой; а
еще сегодня день рождения куклы, и потому
готовится много подарков!
- Знаю, знаю! - сказал Яльмар. - Как только куклам
понадобится новое платье, сестра сейчас
празднует их рождение или свадьбу. Это уж: было
сто раз!
- Да, а сегодня ночью будет сто первый, и, значит,
последний! Оттого и готовится нечто
необыкновенное. Взгляни-ка!
Яльмар взглянул на стол. Там стоял домик из
картона: окна были освещены, и все оловянные
солдатики держали ружья на караул. Жених с
невестой задумчиво сидели на полу, прислонившись
к ножке стола: да, им было о чем задуматься!
Оле-Лукойе, нарядившись в бабушкину черную юбку,
обвенчал их.
Затем молодые получили подарки, но от угощения
отказались: они были сыты своей любовью.
- Что ж, поедем теперь на дачу или отправимся за
границу? - спросил молодой.
На совет пригласили опытную путешественницу
ласточку и старую курицу, которая уже пять раз
была наседкой. Ласточка рассказала о теплых
краях, где зреют сочные, тяжелые кисти винограда,
где воздух так мягок, а горы расцвечены такими
красками, о каких здесь и понятия не имеют.
- Зато там нет нашей кудрявой капусты! - сказала
курица. - Раз я со всеми своими цыплятами провела
лето в деревне; там была целая куча песку, в
котором мы могли рыться и копаться сколько
угодно! А еще нам был открыт вход в огород с
капустой! Ах, какая она была зеленая! Не знаю. что
может быть красивее!
- Да ведь кочаны похожи как две капли воды! -
сказала ласточка. - К тому же здесь так часто
бывает дурная погода.
- Ну, к этому можно привыкнуть! - сказала курица.
- А какой тут холод! Того и гляди, замерзнешь!
Ужасно холодно!
- То-то и хорошо для капусты! - сказала курица. -
Да, в конце-то концов, и у нас бывает тепло! Ведь
четыре года тому назад лето стояло у нас целых
пять недель! Да какая жарища-то была! Все
задыхались! Кстати сказать, у нас нет ядовитых
тварей, как у вас там! Нет и разбойников! Надо быть
отщепенцем, чтобы не находить нашу страну самой
лучшей в мире! Такой недостоин и жить в ней! - Тут
курица заплакала. - Я ведь тоже путешествовала,
как же! Целых двенадцать миль проехала в бочонке!
И никакого удовольствия нет в путешествии!
- Да, курица - особа вполне достойная! - сказала
кукла Берта. - Мне тоже вовсе не нравится ездить
по горам - то вверх, то вниз! Нет, мы переедем на
дачу в деревню, где есть песочная куча, и будем
гулять в огороде с капустой.
На том и порешили.
- сегодня
будешь рассказывать? - спросил Яльмар, как только Оле-Лукойе уложил его в постель.
- Сегодня некогда! - ответил Оле и раскрыл над
мальчиком свой красивый зонтик. - Погляди-ка вот
на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу,
расписанную голубыми деревьями и узенькими
мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и
кивали головами.
- Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему
дню весь мир! - продолжал Оле. - Завтра ведь
праздник, воскресенье! Мне надо пойти на
колокольню - посмотреть, вычистили ли церковные
карлики все колокола, не то они плохо будут
звонить завтра; потом надо в поле - посмотреть,
смел ли ветер пыль с травы и листьев. Самая же
трудная работа еще впереди: надо снять с неба и
перечистить все звезды. Я собираю их в свой
передник, но приходится ведь нумеровать каждую
звезду и каждую дырочку, где она сидела, чтобы
потом каждую поставить на свое место, иначе они
не будут держаться и посыплются с неба одна за
другой!
- Послушайте-ка вы, господин Оле-Лукойе! - сказал
вдруг висевший на стене старый портрет. - Я
прадедушка Яльмара и очень вам признателен за то,
что вы рассказываете мальчику сказки; но вы не
должны извращать его понятий. Звезды нельзя
снимать с неба и чистить. Звезды - такие же
небесные тела, как наша Земля, тем-то они и хороши!
- Спасибо тебе, прадедушка! - отвечал Оле-Лукойе.
- Спасибо! Ты - глава фамилии, родоначальник, но я
все-таки постарше тебя! Я старый язычник; римляне
и греки звали меня богом сновидений! Я имел и имею
вход в знатнейшие дома и знаю, как обходиться и с
большими и с малыми. Можешь теперь рассказывать
сам!
И Оле-Лукойе ушел, взяв под мышку свой зонтик.
- Ну, уж нельзя и высказать своего мнения! -
сказал старый портрет. Тут Яльмар проснулся.
- обрый
вечер! - сказал Оле-Лукойе. Яльмар
кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин
портрет лицом к стене, чтобы он опять не вмешался
в разговор.
- А теперь ты расскажи мне историю про пять
зеленых горошин, родившихся в одном стручке, про
петушиную ногу, которая ухаживала за куриной
ногой, и про штопальную иглу, что воображала себя
швейной иголкой.
- Ну нет, хорошенького понемножку! - сказал
Оле-Лукойе. - Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу
тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе. Но
он знает только две сказки: одна бесподобно
хороша, а другая так ужасна, что... да нет,
невозможно даже и сказать как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к
окну и сказал:
- Сейчас ты увидишь моего брата, другого
Оле-Лукойе. Кафтан на нем весь расшит серебром,
что твой гусарский мундир; за плечами
развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он
скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой
Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и
малых. Одних он сажал перед собою, других позади;
но сначала каждого спрашивал:
- Какие у тебя отметки за поведение?
- Хорошие! - отвечали все.
- Покажи-ка! - говорил он.
Приходилось показывать; и вот тех, у кого были
отличные или хорошие отметки, он сажал впереди
себя и рассказывал им чудесную сказку, а тех, у
кого были посредственные или плохие, - позади
себя, и эти должны были слушать страшную сказку.
Они тряслись от страха, плакали и хотели
спрыгнуть с лошади, да не могли - они сразу крепко
прирастали к седлу.
- А я ничуть не боюсь его! - сказал Яльмар.
- Да и нечего бояться! - сказал Оле. - Смотри
только, чтобы у тебя всегда были хорошие отметки!
- Вот это поучительно! - пробормотал прадедушкин
портрет. - Все-таки, значит, не мешает иногда
высказать свое мнение.
Он был очень доволен.
Вот и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть
он сам расскажет тебе еще что-нибудь.
|