Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
П.П. Бажов
Дорогое имячко
Это
еще в те годы было. когда тут стары люди
жили. На том, значит, пласту, где поддерново
золото теперь находят.
Золота этого... кразелитов... меди... полно было.
Бери, сколько хочешь. Ну, только стары люди к
этому не свычны были. На что им? Краэелитами хоть
ребятишки играли, а в золоте никто и вовсе толку
не гнал. Крупинки желтеньки да песок, а куда их?
Самородок фунтов несколько, а то и полпуда лежит,
примерно, на тропке, и никто его не подберет. А
кому помешал, так тот его сопнет в сторону -
только и заботы. А то еще такая, слышь-ко, мода
была. Собираются на охоту и наберут с собой этих
самородков. Они, видишь, маленькие, а увесистые. В
руках держать ловко и бьют емко. Присадит таким,
так большого зверя собьет. Очень просто. Оттого
нынче и находят самородки в таких местах, где бы
вовсе ровно золоту быть не должно. А это стары
люди разбросали, где пришлось.
Медь самородну, ту добывали маленько. Топоры,
слышь-ко, из нее делали, орудию разную.
Ложки-поварешки, всякую домашность тоже.
Гумешки-то нам от старых людей достались.
Только, конечно, шахты никакой не били, сверху
брали, не как в нонешнее время.
Зверя добывали, птицу-рыбу ловили, тем и
питались. Пчелы дикой множина была. Меду - сколько
добудешь. А хлеба и званья не было. Скотину:
лошадей, напримерно, коров, овцу - не водили.
Понятия такого у них не было.
Были они не русськи и не татара, а какой
веры-обычая и как прозывались, про то никто не
знает. По лесам жили. Однем словом, стары люди.
Домишек у них либо обзаведенья какого - банешек
там, погребушек - ничего такого и в заводе не было.
В горах жили. В Думной горе пещера есть. С реки
ход-от был. Теперь его не видно, - соком завалили.
Поди, сажен уж на десять. А самоглавная пещера в
Азов-горе была. Огромаднейшая - под всюе гору шла.
Теперь ход-от есть, только обвалился будто
маленько. Ну, там дело тайное. Об этом и сказ
будет.
Вот живут себе стары люди, никого не задевают,
себя сильно не оказывают. Только стали по этим
местам другие народы проявляться. Сперва татара
мимо заездили: по подгорью от Думной горы к
Азов-горе тропу протоптали. С полдня на полночь,
как из оружья стрелено. Теперь этой тропы не
знатко, а старики от дедов своих слыхали, будто
ране-то видно было. Широкая, слышь-ко, тропа была,
чисто трахт какой, без канав только.
Ну, ездят и ездят татара. В одну сторону одни
товары везут, в другу-други, а насчет золота
ничего. Видно, сами не толкуют, либо случая такого
не подошло. Стары люди сперва прихоронились.
Потом видят, - никто их не задеват - стали жить
потихоньку. Птицу-рыбу полавливают, золотыми
камнями зверя глушат, медными топорами добивают.
Вдруг татара что-то сильно закопошились. Целыми
утугами на полночь пошли, и все с копьями, с
саблями, как на войну. Мало спустя обратно
побежали. Гонят, свету не видят. А это Ермак с
казаками на Сибирь пришел и всех тамошних татар
побил. Которые пособлять своим приходили, и тех
до смерти перепугал. Как дело тогда внове было -
из оружья стрелять, татара этой стрельбы и
забоялись.
Казаки, слышь-ко, ране вольные были, и на Сибирь
они уж проданные пришли. Купцам продалися, а царь
их во все задарил. Набольшему - Ермаку-то - свою
серебряную рубаху царь послал. Так Ермак той
рубахи с себя не сымал. Гордился, значит. Так и
утоп в ей - в царском-то подаренье.
Как умер Ермак, тут баловство и развелось. Ну,
мало ли худых людишек к казакам налипло. Они и
давай хозяевать, как кому любо. Возьмут, кого им
надо, за горло. Подавай того-другого. Баб хватают,
девчонок, вовсе подлетков и протча. Однем словом,
баловство развели - хуже некуда.
Одна такая ватажка и объявилась в здешних
местах. Небольшая ватажка, - пеши пришли; а вожак,
видать, грабастенькой попался. Эти сразу золото
сметили. Хватовщина пошла, чуть до
смертоубойства не дошло. Потом образумились,
видят - золота много, с собой не унесешь. Что
делать? Туда-сюда зачали соваться, нет ли где жила
близко, лошадей добыть. И набежали так-то на
старых людей. Сейчас спрашивать, конечно:
- Что за народ? Какой веры-племени? Какому царю
ясак даешь?
Стали так-то наступать на старых людей. Те им
свое маячат,- дескать, ваша нам не нужна, наша вам
не мешает, - проходите мимо. Казачишки опять на
испуг берут. Из оружья - пальнули. Стары люди
испужались, - в гору побежали. Казачишки за ими,
думают так и есть - победили, а не тут-то было.
Стары люди смелые были. Это они сперва только
испужались. Думали, огонь, напримерно, с неба. Ну,
потом отошли. И здоровые были. Добежали, значит,
до пещеры своей, да как начали казачишек золотыми
камнями пушить, знай, держись. Чуть не всех
заколотили, казаков-то. Двое либо трое все ж таки
убежали.
А стары люди и гнаться за ими не думали. Утурили
- и ладно. Пущай-де идут, куда им надо. Лишь бы к
нам больше не лезли. Подивились на убитых, что у
них нахватано у каждого желтых камешков через
число, как только тащили экую тягость, а того не
смекнули, на что им эти камни. По-своему думали,
что тоже для бою набрали. Осмотрели оружья
убитых, а одно было заряжено. Вот один из старых
людей вертел, вертел оружье-то, копался, копался,
оно и пальнуло. Сполоху наделало, самого
маленько, ушибло, а никого не убило. Тут стары
люди и домекнули, что это не с неба огонь. Стали
доходить, как бы еще пальнуть. Оснимали мертвых,
все перещупали, осмотрели, обнюхали. Порох нашли,
свинец рубленый, а что к чему, так и не добрались.
А те трое-то, которые убежали, вышли-таки к
своим. Обсказали своему начальнику - напали, -
дескать, на нас незнамые люди и чуть не всех
побили; трое вот только и выбежали.
Начальник, - может, он пьяный был, - "ладно", -
говорит. Время, конечно, военное, - Сибирь
покоренье-то. Мало ли всяких случаев было. Побили
и побили. На том дело и заглохло. А про золото те
не сказали. Думают, так и есть - погулям,
потешимся. Только золото, оно и золото. Хоть
веско, а само кверху лезет. Его, видишь, первым
делом разменять требуется. Тут они оха и поймали.
Хватали самородки покрупнее, а как с таким
объявишься? Сейчас спросырасспросы, где взял...
Догадались все-таки. Раскрошили самородки на
мелочь, да и понесли купцам продавать. А уж
таиться стали один от другого. Известно, золото.
Один к одному купцу пришел, другой к этому же и
третий тоже. Да так всех купцов и обошли. Купцы,
конечно, - с полным нашим удовольствием. Деньги,
значит, дают, а сами примечают. Денег наменяли -
куда их? Оделись перво-наперво, как только кто
удумал, и занялись пьянством да гулянкой. Из
кабака, напримерно, не выходят и кого доходя поят.
Ну, другим казакам и стало подозрительно, - откуда
у людей такие деньги? Стали дознаваться, а у
пьяных долго ли... Выведали все до тонкости и тоже
ватажку сбивать стали: за золотом, значит,
сходить.
Не все, конечно, казаки одинаковы были. Один, - не
знаю, как его зватьвеличать, - из Соликамска к ним
пристал. Пошел за хорошей жизней, а видит, тут
грабеж да пьянство, и отшатился от казаков.
Услышал, что опять собираются грабить, и стал их
совестить:
- Как, дескать, вам не стыдно. Раньше купцов да
бояр оглаживали, а теперь что? У здешнего народу с
кровью рвать да купцам барыш давать? Так, что ли?
Тем, конечно, не по носу табак, а как все
сооруженные, то сейчас у них свалка пошла, с
саблями и другой орудией. Ну, соликамской-от этот
парень проворный был, удалой. Ото всех отбился,
только сильно его изранили. Он в лес и убрался,
чтобы его не нашли. Леса страшные были - где
найдешь! Побегали-побегали казачишки, пошумели и
разошлись, а тот, раненый-то, думает, как дальше
быть? Показаться в жиле - наверняка убьют, а то и
под палача подведут - за разговор-от. Вот и
придумал:
- Пойду к тем людям, которых грабить собираются.
Упрежу их.
Дорогу он понял, куда то есть итти собирались.
Путь все ж таки не ближняя, а запасу у него,
например, никакого. Отощал в дороге, да еще и раны
донимают. Еле идет. Полежит-полежит и опять
плетется. У самой Азовгоры - вот у того места -
совсем свалился.
Увидали стары люди - чужестранный человек
лежит, весь кровью измазанный, и оружье с им. А
бабы набежали первые-то. Баба, известно, у всякого
народа жалостливее и за ранеными ходить любит.
Тут еще девка случилась, ихнего старшины дочь.
Смелая такая, расторопная, хоть штаны на такую
надевай. И красивая-страсть. Глаза, как угольки,
щеки, как розан расцвел, коса до пяток и вся
протча в полном аккурате. Лучше нельзя. Плясать
первая мастерица, а ежели песню заведет с
переливами, ну... Однем словом, любота. Одно плохо,
- сильно большая была. Прямо сказать, великанша. И
как раз девка на выданье. Восемнадцатый год
доходил. Самая, значит, пора. Ну, ей и приглянулся,
видно, пришлый-то. А он тоже, по-нашему, мужик
рослый был. Из себя чистый, волосом кудрявый,
глаза открытые. Ей и любопытно стало. Пока другие
бабы охали да ахали, эта девка сгребла раненого в
охапку, притащила в пещеру и давай за им ходить -
водой там смачивать, раны перевязывать. Отец,
мать ничего, будто так и надо. Соседи тоже
помалкивают и помогают, подают то - другое. Бабам,
вишь, жалко, а у мужиков свое на уме: не научит ли,
как огонь пущать.
Раненый мало-помалу оклемался. Видит, какие-то
вовсе незнамые люди. Рослые против наших и
по-татарски бельмень. Сам-то он марковал маленько
потатарски. На то и надеялся, когда шел в эти
места. Ну, делать нечего, стал маяками
дознаваться, как и что они прозывают. Учиться,
значит, стал поихнему. А девка от его не отходит,
прямо прилипла. И он тоже человек молодой, к ей
тянется. Поправа, однако, плохо идет. Главная
причина - хлебушка у их не было. Притащит это ему
девка пищи самолучшей. Рыбы, мяса наставит, меду
чашку вскрай полнехоньку, а его с души воротит.
Ему бы хоть яшничка ломоток. Просит у ей, а она не
понимает, какой есть хлеб. Заплачет даже. Это
она-то. Известно, русському человеку без хлебушка
невозможно. Какая уж тут поправа. Ну, все ж таки
ходить стал и к разговору мало-мало обык, а девка
обратно от его русський разговор переняла, да так
скоро, что просто удивленье. Такая уж удачливая
была и, видать, не простая. Тайная сила в ей, видно,
гнездовала.
Стал - это он - соликамской-от - ходить. Оглядел
всю местность, показал, как с оружьем поступать, и
весь установ объяснил, что и как.
- Эти, - говорит, - камни желтые, крупа, песок и
зелененькие стеклышки - это есть вредное для вас.
Купцы раз унюхали, они уж спокою не дадут. А до
царя дойдет - и вовсе житья не станет. Вы, -
говорит, - вот что сделайте. Камни эти,
самородки-то, значит, куда с глаз уберите. Хоть
вон в Азов-гору стаскайте. И кразелиты туда же
сгребите. А крупу и песок зарыть надо. Снизу
черной земли выворотить, чтобы травой заросло. А
пока все это не угоите, никаких чужестранных
близко не подпускайте... Чтобы нечаянно не пришли,
поставьте, - говорит, - на Думной горе и на
Азов-горе караулы надежные. Пущай досматривают
по дороге, не идет ли кто, а как заметят
чужестранного, пущай знак подают - костерок
запалят...
Девка все это растолмачила своим. Они видят,
человек для их старается - послушались. Караулы
поставили, как он сказал, а сами занялись
самородное золото да кразелиты подбирать да в
Азов-гору стаскивать. Штабеля наворотили -
глядеть страшно, и кразелитов насыпали, как
угольну кучу. Потом оставшую крупу и песок
зарыли, а чужих на то время близко не подпускали.
Увидят с Азов-горы либо с Думной, кто идет, едет
ли, - сейчас знак подадут, огнем, значит. Все и
бегут, в которую сторону надо. Навалятся и в
одночасье прикончат. Прикончат и в землю зароют.
Оружьев они уж тогда не боялись.
Только ведь золото-то человеку, как мухе патока.
Сколь ни гинут, а пуще лезут. Так и тут. Много
людей сгинуло, а другие идут да идут. Это, значит,
слушок про золото дальше да дальше идет. Кто-то,
видно, до царя дотолкал. Тут вовсе худо стало - с
пушками полезли. Со всех сторон напирают. Даром,
что лес страшенный, нашли пути-дороги.
Видят стары люди - дело неминучее, сила не берет.
Пошли к раненому-то посоветоваться, как дальше
быть-поступать. А он на то время на Думной горе
был. Для воздуху его девка-то туда притащила, как
он вовсе слабый стал. Азов-гора, она сроду в лесу,
а на Думной-то на камнях ветерком обдувает. Девка
и таскала его. Отходить его все охота было.
Думали они тут целых три дня. Оттого и гора
Думной зовется. Раньше подругому как-то у ей имя
было. Обмозговали все по порядку и придумали
переселиться на новые места, где золота совсем
нет, а зверя, птицы и рыбы вдосталь. Он же надоумил
- соликамской-от - и рассказал, в котору сторону
податься. На этом дело решили и в путь-дорогу
сряжаться стали. Хотели стары люди этого своего
радельца с собой унести, да он не пожелал.
- Смерть, - говорит, - чую близкую, да и нельзя мне.
- Почему нельзя, этого не сказал. А девка объявила:
- Никуда не пойду.
Мать, сестры в рев, отец пригрожать стал, братья
уговаривают:
- Что ты, что ты, сестра! Вся жизнь у тебя впереди.
Ну, она на своем стоит:
- Такая моя судьба-доля. Никуда от своего милого
не отойду.
Сказала, как отрезала. Кремень-девка. По всем
статьям вышла. Родные видят - ничего не поделаешь.
Простились с ней честно-благородно, а сами думают
- все равно она порченая. У которой ведь девушки
жених умирает, так та хуже вдовы. На всю жизнь у ей
это горе останется.
Вот ушли все, а эти вдвоем в Азов-горе остались.
Людишки уж со всех сторон набились в те места.
Лопатами роют, друг дружку бьют.
Раненый-от вовсе ослаб. Вот и говорит своей
нареченной:
- Прощай, милая моя невестушка! Не судьба, знать,
нам пожить, помиловаться, деток взростить.
Она, конечно, всплакнула женским делом и всяко
его уговаривает:
- Не беспокой себя, любезный друг. Выхожу тебя,
поживем сколь-нибудь.
А он опять ей:
- Нет уж, моя хорошая, не жилец я на этом свете.
Теперь и хлебушком меня не поправить. Свой час
чую. Да и не пара мы с тобой. Ты вон какая выросла,
а я супротив тебя ровно малолеток какой. По
нашему закону-обычаю так-то не годится, чтобы
жена мужа, как ребенка, на руках таскала.
Подождать, видно, тебе причтется- и не малое время
подождать, когда в пару тебе в нашей земле мужики
вырастут.
Она это совестит его:
- Что ты, что ты! Про такое и думать не моги. Да
чтоб я, окроме тебя...
А он опять свое:
- Не в обиду, - говорит, - тебе, моя милая
невестушка, речь веду, а так оно быть должно.
Открылось мне это, когда я поглядел, как вы тут по
золоту без купцов ходите. Будет и в нашей стороне
такое времячко, когда ни купцов, ни царя даже
званья не останется. Вот тогда и в нашей стороне
люди большие да здоровые расти станут. Один такой
подойдет к Азов-горе и громко так скажет твое
дорогое имячко. И тогда зарой меня в землю и смело
и весело иди к нему. Это и будет твой суженый.
Пущай тогда все золото берут, если оно тем людям
на что-нибудь сгодится. А пока прощай, моя
ласковая.
Вздохнул в остатный раз и умер, как уснул. И в ту
же минуту Азов-гора замкнулась.
Он, видать, неспроста это говорил. Мудреный
человек был, не иначе, с тайной силой знался.
Соликамски-то, они дошлые на эти дела.
Так с той поры в нутро Азов-горы никто попасть и
не может. Ход-от в пещеру и теперь знатко, только
он будто осыпался. Пойдет кто, осыпь зашумит, и
страшно станет. Так впусте гора и стоит. Лесом
заросла. Кто не знает, так и не подумает, что там, в
нутре-то.
А там, слышь-ко, пещера огромадная. И все хорошо
облажено. Пол, напримерно, гладкий-прегладкий, из
- самого лучшего мрамору, а посредине ключ, и вода,
как слеза. А кругом золотые штабеля понаторканы
как вот на площади дрова, и тут же, не мене
угольной кучи, кразелитов насыпано.
И как-то устроено, что светло в цещере. И лежит в
той пещере умерший человек, а рядом девица
неописанной красоты сидит и не утыхаючи плачет, а
совсем не старится. Как был ей восемнадцатый
годок в доходе, так и остался.
Охотников в ту пещеру пробраться много было.
Всяко старались. Штольни били - не вышло толку.
Даже диомит, слышь-ко, не берет. Хотели обманом
богатство добыть. Придут это к горе, да и кричат
слова разные, как почуднее. Думают, не угадаю ли,
дескать, дорогое имячко, которое само пещеру
откроет. Известно, дураки. Сами потом как без ума
станут. Болбочут, а что - разобрать нельзя. Имена,
слышь-ко, все выдумывают.
Нет, видно, крепкое заклятие на то дело
положено. Пока час не придет, не откроется
Азов-гора.
Одинова только знак был. Это когда еще батюшка
Омельян Иваныч объявился и рабочие на Думной
горе собираться стали. Так вот старики наши
сказывали, будто на то время из Азов-горы как
песня слышалась. Розно мать с ребенком играет и
веселую байку поет.
С той поры не было. Все стонет да плачет. Когда
крепость сымали, нарочно многие ходили к
Азов-горе послушать, как там. Нет, все стонет. Еще
ровно жалобнее.
Оно и верно. Денежка похуже барской плетки
народ гонит. И чем дальше, тем ровно больше силу
берет. Наши вон отцы-деды в мои годы по печкам
сидели, а я на Думной горе караул держу. Потому
каждому до самой смерти пить-есть охота.
Да, не дождаться мне, вижу, когда Азов-гора
откроется... Не дождаться! Хоть бы песенку
повеселее оттуда услышать довелось.
Ваше дело другое. Вы молоденькие. Может, вам и
посчастливит - доживете до той поры.
Отнимут, поди-ка, люди у золота его силу. Помяни
мое слово, отнимут! Соликамской-от с умом говорил.
Кто вот из вас доживет, тот и увидит клад
Азов-горы. Узнает и дорогое имячко, коим
богатства открываются.
Так-то... Не простой это сказ. Шевелить надо
умишком-то, - что к чему.
|