Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
П.П. Бажов
Горный мастер
атя -
Данилова-то невеста - незамужницей
осталась. Года два либо три прошло, как Данило
потерялся, - она и вовсе из невестинской поры
вышла. За двадцать-то годов, по-нашему,
по-заводскому, перестарок считается. Парни таких
редко сватают, вдовцы больше. Ну, а эта Катя,
видно, пригожая была, к ней всё женихи лезут, а у
ней только и слов:
- Данилу обещалась. Ее уговаривают:
- Что поделаешь! Обещалась, да не вышла. Теперь
об этом и поминать не к чему. Давно человек изгиб.
Катя на своем стоит:
- Данилу обещалась. Может, и придет еще он. Ей
толкуют:
- Нет его в живых. Верное дело. А она уперлась на
своем:
- Никто его мертвым не видал, а для меня он и
подавно живой.
Видят - не в себе девка, - отстали. Иные на смех
еще подымать стали: прозвали ее мертвяковой
невестой. Ей это прильнуло. Катя Мертвякова да
Катя Мертвякова, ровно другого прозванья не было.
Тут какой-то мор на людей случился, и у Кати
старики-то оба умерли. Родство у нее большое. Три
брата женатых да сестер замужних сколько-то.
Рассорка промеж ними и вышла - кому на отцовском
месте оставаться. Катя видит - бестолковщина
пошла, и говорит:
- Пойду-ко я в Данилушкову избу жить. Вовсе
Прокопьич старый стал. Хоть за ним похожу.
Братья-сестры уговаривать, конечно:
- Не подходит это, сестра. Прокопьич хоть старый
человек, а мало ли что про тебя сказать могут.
- Мне-то, - отвечает, - что? Не я сплетницей стану.
Прокопьич, поди-ко, мне не чужой. Приемный отец
моему Данилу. Тятенькой его звать буду.
Так и ушла. Оно и то сказать: семейные не крепко
вязались. Про себя думали: лишний из семьи - шуму
меньше. А Прокопьич что? Ему по душе пришлось.
- Спасибо, - говорит, - Катенька, что про меня
вспомнила.
Вот и стали они поживать. Прокопьич за станком
сидит, а Катя по хозяйству бегает - в огороде там,
сварить-постряпать и протча. Хозяйство невелико,
конечно, на двоих-то... Катя - девушка проворная,
долго ли ей!.. Управится и садится за какое
рукоделье: сшить-связать, мало ли. Сперва у них
гладенько катилось, только Прокопьичу все хуже
да хуже. День сидит, два лежит. Изробился, старый
стал. Катя и заподумывала, как они дальше-то жить
станут.
"Рукодельем женским не прокормишься, а
другого ремесла не знаю".
Вот и говорит Прокопьичу:
- Тятенька! Ты бы хоть научил меня чему попроще.
Прокопьичу даже смешно стало.
- Что ты это! Девичье ли дело за малахитом
сидеть! Отродясь такого не слыхивал.
Ну, она все ж таки присматриваться к
Прокопьичеву ремеслу стала. Помогала ему, где
можно. Распилить там, пошлифовать. Прокопьич и
стал ей то-другое показывать. Не то, чтобы
настояще. Бляшку обточить, ручки к вилкам-ножам
сделать и протча, что в ходу было. Пустяшно,
конечно, дело, копеечно, а все разоставок при
случае.
Прокопьич недолго зажился. Тут братья-сестры уж
понуждать Катю стали:
- Теперь тебе заневолю надо замуж выходить. Как
ты одна жить будешь? Катя их обрезала:
- Не ваша печаль. Никакого мне вашего жениха не
надо. Придет Данилушко. Выучится в горе и придет.
Братья-сестры руками на нее машут:
- В уме ли ты, Катерина? Эдакое и говорить грех!
Давно умер человек, а она его ждет! Гляди, еще
блазнить станет.
- Не боюсь, - отвечает, - этого. Тогда родные
спрашивают:
- Чем ты хоть жить-то станешь?
- Об этом, - отвечает, - тоже не заботьтесь.
Продержусь одна.
Братья-сестры так поняли, что от Прокопьича
деньжонки остались, и опять за свое:
- Вот и вышла дура! Коли деньги есть, мужика
беспременно в доме надо. Не ровен час, -
поохотится кто за деньгами. Свернут тебе башку,
как куренку. Только и свету видела.
- Сколько, - отвечает, - на мою долю положено,
столько и увижу.
Братья-сестры долго еще шумели. Кто кричит, кто
уговаривает, кто плачет, а Катя заколодила свое;
- Продержусь одна. Никакого вашего жениха не
надо. Давно у меня есть.
Осердились, конечно, родные:
- В случае, к нам и глаз не показывай!
- Спасибо, - отвечает, - братцы милые, сестрицы
любезные! Помнить буду. Сами-то не забудьте - мимо
похаживайте!
Смеется, значит. Ну, родня и дверями хлоп.
Осталась Катя одна-одинешенька. Поплакала,
конечно, сперва, потом и говорит:
- Врешь! Не поддамся!
Вытерла слезы и по хозяйству занялась. Мыть да
скоблить - чистоту наводить. Управилась - и сразу
к станку села. Тут тоже свой порядок наводить
стала. Что ей не нужно, то подальше, а что
постоянно требуется, то под руку. Навела так-то
порядок и хотела за работу садиться:
"Попробую сама хоть одну бляшку обточить".
Хватилась, а камня подходящего нет. Обломки
Данилушковой дурман-чашки остались, да Катя
берегла их. В особом узле они были завязаны. И
Прокопьича камня, конечно, много было. Только
Прокопьич до смерти на больших работах сидел. Ну,
и камень все крупный. Обломышки да кусочки все
подобрались - порасходовались на мелкую поделку.
Вот Катя и думает:
"Надо, видно, сходить на руднишных отвалах
поискать. Не попадет ли подходящий камешок".
От Данилы да и от Прокопьича она слыхала, что
они у Змеиной горки брали. Вот туда и пошла.
На Гумешках, конечно, всегда народ: кто руду
разбирает, кто возит. Глядят на Катю-то - куда она
с корзинкой пошла. Кате это нелюбо, что на нее зря
глаза пялят. Она и не стала на отвалах с этой
стороны искать, обошла горку-то. А там еще лес рос.
Вот Катя по этому лесу и забралась на самую
Змеиную горку, да тут и села. Горько ей стало -
Данилушку вспомнила. Сидит на камне, а слезы так и
бегут. Людей нет, лес кругом, - она и не сторожится.
Так слезы на землю и каплют. Поплакала, глядит - у
самой ноги малахит-камень обозначился, только
весь в земле сидит. Чем его возьмешь, коли ни
кайлы, ни лома? Катя все-таки пошевелила его
рукой. Показалось, что камень не крепко сидит. Вот
она и давай прутиком каким-то землю отгребать от
камня.
Отгребла, сколько можно, стала вышатывать.
Камень и подался. Как хрупнуло снизу, - ровно
сучок обломился. Камешок небольшой, вроде плитки.
Толщиной пальца в три, шириной в ладонь, а длиной
не больше двух четвертей. Катя даже подивилась.
- Как раз по моим мыслям. Распилю его, так
сколько бляшек выйдет. И потери самый пустяк.
Принесла камень домой и сразу занялась
распиливать. Работа не быстрая, а Кате еще надо по
домашности управляться. Глядишь, весь день в
работе, и скучать некогда.
Только как за станок садиться, все про
Данилушку вспомнит:
- Поглядел бы он, какой тут новый мастер
объявился. На его-то да Прокопьичевом месте
сидит!
Нашлись, конечно, охальники. Как без этого...
Ночью под какой-то праздник засиделась Катя за
работой, а трое парней и перелезли к ней в ограду.
Попутать хотели али и еще что - их дело, только все
выпивши. Катя ширкает пилой-то и не слышит, что у
ней в сенках люди. Услышала, когда уж в избу
ломиться стали:
- Отворяй, мертвякова невеста! Принимай живых
гостей!
Катя сперва уговаривала их:
- Уходите, ребята!
Ну, им это ничего. Ломятся в дверь, того и гляди -
сорвут. Тут Катя скинула крючок, расхлобыснула
двери и кричит:
- Заходи, нето Кого первого лобанить?
Парни глядят, а она с топором.
- Ты, - говорят, - без шуток!
- Какие, - отвечает, - шутки! Кто за порог, того и
по лбу.
Парни хоть пьяные, а видят - дело нешуточное.
Девка возрастная, оплечье крутое, глаз
решительный, и топор, видать, в руках бывал. Не
посмели ведь войти-то. Пошумели-пошумели,
убрались да еще сами же про это рассказали.
Парней и стали дразнить, что они трое от одной
девки убежали. Им это не полюбилось, конечно, они
и сплели, будто Катя не одна была, а за ней мертвяк
стоял.
- Да такой страшный, что заневолю убежишь.
Парням поверили - не поверили, а по народу с той
поры пошло:
- Нечисто в этом доме. Недаром она
одна-одинешенька живет.
До Кати это донеслось, да она печалиться не
стала. Еще подумала: "Пущай плетут. Мне так-то и
лучше, если побаиваться станут. Другой раз,
глядишь, не полезут".
Соседи и на то дивятся, что Катя за станком
сидит. На смех ее подняли:
- За мужичье ремесло принялась! Что у нее выйдет!
Это Кате солонее пришлось. Она и сама
подумывала:
"Выйдет ли у меня у одной-то?" Ну, все ж таки
с собой совладала: "Базарский товар! Много ли
надо? Лишь бы гладко было... Неуж и того не
осилю?"
Распилила Катя камешок. Видит - узор на редкость
пришелся, и как намечено, в котором месте поперек
отпилить. Подивилась Катя, как ловко все
пришлось. Поделила по-готовому, обтачивать стала.
Дело не особо хитрое, а без привычки тоже не
сделаешь. Помаялась сперва, потом научилась. Хоть
куда бляшки вышли, а потери и вовсе нет. Только и в
брос, что на сточку пришлось.
Наделала Катя бляшек, еще раз подивилась, какой
выходной камешок оказался, и стала смекать, куда
сбыть поделку. Прокопьич такую мелочь в город,
случалось, возил и там все в одну лавку сдавал.
Катя много раз про эту лавку слыхала. Вот она и
придумала сходить в город.
"Спрошу там, будут ли напередки мою поделку
принимать".
Затворила избушку и пошла пешочком. В Полевой и
не заметили, что она в город убралась. Узнала
Катя, где тот хозяин, который у Прокопьича
поделку принимал, и заявилась прямо в лавку.
Глядит - полно тут всякого камня, а малахитовых
бляшек целый шкап за стеклом. Народу в лавке
много. Кто покупает, кто поделку сдает. Хозяин
строгий да важный такой.
Катя сперва и подступить боялась, потом
насмелилась и спрашивает:
- Не надо ли малахитовых бляшек? Хозяин пальцем
на шкап указал:
- Не видишь, сколь у меня добра этого? Мастера,
которые работу сдавали, припевают ему:
- Много ноне на эту поделку мастеров развелось.
Только камень переводят. Того не понимают, что
для бляшки узор хороший требуется.
Один-то мастер из полевских. Он и говорит
хозяину потихоньку:
- Недоумок эта девка. Видели ее соседи за
станком-то. Вот, поди, настряпала.
Хозяин тогда и говорит:
- Ну-ко, покажи, с чем пришла? Катя и подала ему
бляшку. Поглядел хозяин, потом на Катю уставился
и говорит:
- У кого украла?
Кате, конечно, это обидно показалось. По-другому
она заговорила:
- Какое твое право, не знаючи человека, эдак про
него говорить? Гляди вот, если не слепой! У кого
можно столько бляшек на один узор украсть? Ну-ко,
скажи! - и высыпала на прилавок всю поделку.
Хозяин и мастера видят - верно, на один узор. И
узор редкостный. Будто из середины-то дерево
выступает, а на ветке птица сидит и внизу тоже
птица. Явственно видно и сделано чисто.
Покупатели слышали этот разговор, потянулись
тоже поглядеть, только хозяин сразу все бляшки
прикрыл. Нашел заделье.
- Не видно кучей-то. Сейчас я их под стекло
разложу. Тогда и выбирайте, что кому любо. - А сам
Кате говорит: - Иди вон в ту дверь. Сейчас деньги
получишь.
Пошла Катя, и хозяин за ней. Затворил дверку,
спрашивает:
- Почем сдаешь?
Катя слыхала от Прокопьича цены. Так и сказала,
а хозяин давай хохотать:
- Что ты!.. Что ты! Такую-то цену я одному
полевскому мастеру Прокопьичу платил да еще его
приемышу Данилу. Да ведь то мастера были!
- Я, - отвечает, - от них и слыхала. Из той же семьи
буду.
- Вон что! - удивился хозяин. - Так это, видно, у
тебя Данилова работа осталась?
- Нет, - отвечает, - моя.
- Камень, может, от него остался?
- И камень сама добывала.
Хозяин, видать, не верит, а только рядиться не
стал. Рассчитался по-честному да еще говорит:
- Вперед случится такое сделать, неси.
Безотказно принимать буду и цену положу
настоящую.
Ушла Катя, радуется, - сколько денег получила! А
хозяин те бляшки под стекло выставил. Покупатели
набежали:
- Сколько?
Он, конечно, не ошибся, - в десять раз против
купленного назначил, да и наговаривает:
- Такого узора еще не бывало. Полевского мастера
Данилы работа. Лучше его не сделать.
Пришла Катя домой, а сама все дивится:
- Вот штука какая! Лучше всех мои бляшки
оказались! Хорош камешок попался. Случай, видно,
счастливый подошел. - Потом и хватилась; - А не
Данилушко ли это мне весточку подал?
Подумала так, скрутилась и побежала на Змеиную
горку.
А тот малахитчик, который хотел Катю перед
городским купцом оконфузить, тоже домой
воротился. Завидно ему, что у Кати такой
редкостный узор получился. Он и придумал:
- Надо поглядеть, где она камень берет. Не новое
ли какое место ей Прокопьич либо Данило указали?
Увидел, что Катя куда-то побежала, он и пошел за
ней. Видит - Гумешки она обошла стороной и куда-то
за Змеиную горку пошла. Мастер туда же, а сам
думает: "Там лес. По лесу-то к самой ямке
прокрадусь".
Зашли в лес. Катя вовсе близко и нисколько не
сторожится, не оглядывается, не прислушивается.
Мастер радуется, что ему так легонько достанется
новое место. Вдруг в сторонке что-то зашумело, да
так, что мастер даже испугался. Остановился. Что
такое? Пока он так-то разбирался. Кати и не стало.
Бегал он, бегал по лесу. Еле выбрался к Северскому
пруду - версты, поди, за две от Гумешек.
Катя сном дела не знала, что за ней
подглядывают. Забралась на горку, к тому самому
месту, где первый камешок брала. Ямка будто
побольше стала, а сбоку опять такой же камешок
видно. Пошатала его Катя, он и отстал. Опять, как
сучок, хрупнул. Взяла Катя камешок и
заплакала-запричитала. Ну, как девки-бабы по
покойнику ревут, всякие слова собирают.
- На кого ты меня, мил сердечный друг, покинул, - и
протча тако...
Наревелась, будто полегче стало, стоит -
задумалась, в руднишную сторону глядит. Место тут
вроде полянки. Кругом лес густой да высокий, а в
руднишную сторону помельче пошел. Время на
закате. По низу от лесу на полянке темнеть стало,
а в то место - к руднику солнышко пришлось. Так и
горит это место, и все камешки на нем блестят.
Кате это любопытно показалось. Хотела поближе
подойти. Шагнула, а под ногой и схрупало.
Отдернула она ногу, глядит - земли-то под ногами
нет. Стоит она на каком-то высоком дереве, на
самой вершине. Со всех сторон такие же вершины
подошли. В прогалы меж деревьями внизу видно
травы да цветы, и вовсе они на здешние не походят.
Другая бы на Катином месте перепугалась,
крик-визг подняла, а она вовсе о другом подумала:
"Вон она, гора, раскрылась! Хоть бы на
Данилушку взглянуть!"
Только подумала и видит через прогалы - идет
кто-то внизу, на Данилушку походит и руки вверх
тянет, будто сказать что хочет. Катя свету не
взвидела, так и кинулась к нему... с дерева-то! Ну, а
пала тут же на землю, где стояла. Образумилась да
и говорит себе:
- Верно, что блазнить мне стало. Надо поскорее
домой идти.
Идти надо, а сама сидит да сидит, все ждет, не
вскроется ли еще гора, не покажется ли опять
Данилушко. Так до потемок и просидела. Тогда
только и домой пошла, а сама думает: "Повидала
все-таки Данилушку".
Тот мастер, который за Катей подглядывал, домой
к этому времени выбежал.
Поглядел - избушка у Кати заперта. Он и
притаился, - посмотрю, что она притащила. Видит -
идет Катя, он и встал поперек дороги:
- Ты куда это ходила?
- На Змеиную, - отвечает.
- Ночью-то? Что там делать?
- Данилу повидать...
Мастер так и шарахнулся, а на другой день по
заводу шепотки поползли:
- Вовсе рехнулась мертвякова невеста. По ночам
на Змеиную ходит, покойника ждет. Как бы еще завод
не подожгла, с малого-то ума.
Братья-сестры прослышали, опять прибежали,
давай строжить да уговаривать Катю. Только она и
слушать не стала. Показала им деньги и говорит:
- Это, думаете, откуда у меня? У хороших мастеров
не берут, а мне за перводелку столько отвалили!
Почему так?
Братья слышали про ее-то удачу и говорят:
- Случай счастливый вышел. О чем тут говорить.
- Таких, - отвечает, - случаев не бывало. Это мне
Данило сам такой камень подложил и узор вывел.
Братья смеются, сестры руками машут:
- И впрямь рехнулась! Надо приказчику сказать.
Как бы всамделе завод не подожгла!
Не сказали, конечно. Постыдились сестру-то
выдавать. Только вышли да и сговорились:
- Надо за Катериной глядеть. Куда пойдет - сейчас
же за ней бежать.
А Катя проводила родню, двери заперла да
принялась новый-то камешок распиливать. Пилит да
загадывает:
- Коли такой же издастся, значит, не поблазнило
мне - видала я Данилушку.
Вот она и торопится распилить. Поглядеть-то ей
поскорее охота, как по-настоящему узор выйдет.
Ночь уж давно, а Катя все за станком сидит. Одна
сестра проснулась в эту пору, увидела огонь в
избе, подбежала к окошку, смотрит сквозь щелку в
ставне и дивится:
- И сон ее не берет! Наказанье с девкой!
Отпилила Катя досочку - узор и обозначился. Еще
лучше того-то. Птица с дерева книзу полетела,
крылья расправила, а снизу навстречу другая
летит. Пять раз этот узор на досочке. Из точки в
точку намечено, как поперек распилить. Катя тут и
думать не стала. Схватилась да и побежала куда-то.
Сестра за ней. Дорогой-то постучалась к братьям -
бегите, дескать, скорей. Выбежали братья, еще
народ сбили. А уже светленько стало. Глядят - Катя
мимо Гумешек бежит. Туда все и кинулись, а она,
видно, и не чует, что народ за ней. Пробежала
рудник, потише пошла в обход Змеиной горки. Народ
тоже призадержался - посмотрим, дескать, что она
делать будет.
Катя идет, как ей привычно, на горку. Взглянула,
а лес кругом какой-то небывалый. Пощупала рукой
дерево, а оно холодное да гладкое, как камень
шлифованный. И трава понизу тоже каменная
оказалась, и темно еще тут. Катя и думает:
"Видно, я в гору попала".
Родня да народ той порой переполошились:
- Куда она девалась? Сейчас близко была, а не
стало!
Бегают, суетятся. Кто на горку, кто кругом горки.
Перекликаются друг с дружкой: "Там не видно?"
А Катя ходит в каменном лесу и думает, как ей
Данилу найти. Походила-походила да и закричала:
- Данило, отзовись!
По лесу голк пошел. Сучья запостукивали: "Нет
его! Нет его! Нет его!"
Только Катя не унялась:
- Данило, отзовись!
По лесу опять: "Нет его! Нет его!"
Катя снова:
- Данило, отзовись!
Тут Хозяйка горы перед Катей и показалась.
- Ты зачем, - спрашивает, - в мой лес забралась?
Чего тебе? Камень, что ли, хороший ищешь? Любой
бери да уходи поскорее!
Катя тут и говорит:
- Не надо мне твоего мертвого камня! Подавай мне
живого Данилушку. Где он у тебя запрятан? Какое
твое право чужих женихов сманивать?
Ну, смелая девка. Прямо на горло наступать
стала. Это Хозяйке-то! А та ничего, стоит
спокойненько:
- Еще что скажешь?
- А то и скажу - подавай Данилу! У тебя он...
Хозяйка расхохоталась да и говорит:
- Ты, дура-девка, знаешь ли, с кем говоришь?
- Не слепая, - кричит, - вижу. Только не боюсь тебя,
разлучница! Нисколечко не боюсь! Сколь ни хитро у
тебя, а ко мне Данило тянется. Сама видала. Что,
взяла?
Хозяйка тогда и говорит:
- А вот послушаем, что он сам скажет. До того в
лесу темненько было, а тут сразу ровно он ожил.
Светло стало. Трава снизу разными огнями
загорелась, деревья одно другого краше. В прогалы
полянку видно, а на ней цветы каменные, и пчелки
золотые, как искорки, над теми цветами. Ну, такая,
слышь-ко, красота, что век бы не нагляделся. И
видит Катя - бежит по этому лесу Данило. Прямо к
ней. Катя навстречу кинулась: "Данилушко!"
- Подожди, - говорит Хозяйка и спрашивает: - Ну,
Данило-мастер, выбирай - как быть? С ней пойдешь -
все мое забудешь, здесь останешься - ее и людей
забыть надо.
- Не могу, - отвечает, - людей забыть, а ее каждую
минуту помню.
Тут Хозяйка улыбнулась светленько и говорит:
- Твоя взяла, Катерина! Бери своего мастера. За
удалость да твердость твою вот тебе подарок.
Пусть у Данилы все мое в памяти останется. Только
вот это пусть накрепко забудет! - И полянка с
диковинными цветами сразу потухла. - Теперь
ступайте в ту сторону, - указала Хозяйка да еще
упредила: - Ты, Данило, про гору людям не сказывай.
Говори, что на выучку к дальнему мастеру ходил. А
ты, Катерина, и думать забудь, что я у тебя жениха
сманивала. Сам он пришел за тем, что теперь забыл.
Поклонилась тут Катя:
- Прости на худом слове!
- Ладно, - отвечает, - что каменной сделается! Для
тебя говорю, чтоб остуды у вас не было.
Пошли Катя с Данилой по лесу, а он все темней да
темней, а под ногами неровно - бугры да ямки.
Огляделись, а они на руднике - на Гумешках. Время
еще раннее, и людей на руднике нет. Они потихоньку
и пробрались домой. А те, что за Катей побежали,
все еще по лесу бродят да перекликаются: "Там
не видно?"
Искали-искали, не нашли. Прибежали домой, а
Данило у окошка сидит.
Испугались, конечно. Чураются, заклятья разные
говорят. Потом видят - трубку Данило набивать
стал. Ну и отошли.
"Не станет же, - думают, - мертвяк трубку
курить". Подходить стали один по одному. Глядят
- и Катя в избе. У печки толкошится, а сама
веселехонька. Давно ее такой не видали. Тут и
вовсе осмелели, в избу вошли, спрашивать стали:
- Где это тебя, Данило, давно не видно?
- В Колывань, - отвечает, - ходил. Прослышал про
тамошнего мастера по каменному делу, будто лучше
его нет по работе. Вот и заохотило поучиться
маленько. Тятенька покойный отговаривал. Ну, а я
посамовольничал - тайком ушел, Кате вон только
сказался.
- Пошто, - спрашивают, - чашу свою разбил?
- Ну, мало ли... С вечерки пришел... Может, выпил
лишка... Не по мыслям пришлась, вот и ахнул. У
всякого мастера такое, поди, случалось. О чем
говорить.
Тут братья-сестры к Кате приступать стали,
почему не сказала про Колывань-то. Только от Кати
тоже немного добились. Сразу отрезала:
- Чья бы корова мычала, моя бы молчала. Мало я вам
сказывала, что Данило живой. А вы что? Женихов мне
подсовывали да с пути сбивали! Садитесь-ко лучше
за стол. Испеклась у меня чирла-то.
На том дело и кончилось. Посидела родня,
поговорила о том, другом, разошлась. Вечером
пошел Данило к приказчику объявиться. Тот
пошумел, конечно. Ну, все-таки уладили дело.
Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить.
Хорошо, сказывают, жили, согласно. По работе-то
Данилу все горным мастером звали. Против него
никто не мог сделать. И достаток у них появился.
Только нет-нет - и задумается Данило. Катя
понимала, конечно, - о чем, да помалкивала.
|