Внимание! Перед вами устаревшая версия сайта!
Чтобы перейти на новую версию - щелкните по любой ссылке слева.
П.П. Бажов
Хрупкая веточка
Данилы
с Катей, - это которая своего жениха у
Хозяйки горы вызволила, - ребятишек многонько
народилось. Восемь, слышь-ко, человек, и все
парнишечки. Мать-то не раз ревливала: хоть бы одна
девчонка на поглядку. А отец, знай, похохатывает:
- Такое, видно, наше с тобой положенье.
Ребятки здоровеньки росли. Только одному не
посчастливилось. То ли с крылечка, то ли еще
откуда свалился и себя повредил: горбик у него
расти стал. Баушки правили, понятно, да толку не
вышло. Так горбатенькому и пришлось на белом
свете маяться.
Другие ребятишки, - я так замечал, - злые выходят
при таком-то случае, а этот ничего - веселенький
рос и на выдумки мастер. Он третьим в семье-то
приходился, а все братья слушались его да
спрашивали:
- Ты, Митя, как думаешь? По-твоему, Митя, к чему
это? Отец с матерью и те частенько покрикивали:
- Митюшка! Погляди-ко! Ладно, на твой глаз?
- Митяйко, не приметил, куда я воробы поставила?
И то Митюньке далось, что отец смолоду ловко на
рожке играл. Этот тоже пикульку смастерит, так
она у него ровно сама песню выговаривает.
Данило по своему мастерству все-таки
зарабатывал ладно. Ну, и Катя без дела не
сиживала. Вот, значит, и поднимали семью, за
куском в люди не ходили. И об одежонке ребячьей
Катя заботилась. Чтоб всем справа была: пимешки
там, шубейки и протча. Летом-то, понятно, и босиком
ладно: своя кожа, не куплена. А Митюньке, как он
всех жальчее, и сапожнешки были. Старшие братья
этому не завидовали, а малые сами матери
говорили:
- Мамонька, пора, поди, Мите новые сапоги
заводить. Гляди - ему на ногу не лезут, а мне бы как
раз пришлись.
Свою, видишь, ребячью хитрость имели, как бы
поскорее Митины сапожнешки себе пристроить. Так
у них все гладенько и катилось. Соседки
издивовались прямо:
- Что это у Катерины за робята! Никогда у них и
драчишки меж собой не случится.
А это все Митюнька - главная причина. Он в
семье-то ровно огонек в лесу: кого развеселит,
кого обогреет, кого на думки наведет.
К ремеслу своему Данило не допускал ребятишек
до времени.
- Пускай, - говорит, - подрастут сперва. Успеют
еще малахитовой-то пыли наглотаться.
Катя тоже с мужем в полном согласье - рано еще за
ремесло садить. Да еще придумали поучить
ребятишек, чтоб, значит, читать-писать, цифру
понимать. Школы по тогдашнему положению не было,
и стали старшие-то братья бегать к какой-то
мастерице. И Митюнька с ними. Те ребята
понятливые, хвалила их мастерица, а этот вовсе на
отличку. В те годы по-мудреному учили, а он с лету
берет. Не успеет мастерица показать - он
обмозговал. Братья еще склады толмили, а он уж
читал, знай слова лови. Мастерица не раз
говаривала:
- Не бывало у меня такого выученика.
Тут отец с матерью возьми и погордись маленько:
завели Митюньке сапожки поформеннее. Вот с этих
сапожек у них полный переворот жизни и вышел.
В тот год, слышь-ко, барин на заводе жил.
Пропикнул, видно, денежки в Сам-Петербурхе, вот и
приехал на завод - не выскребу ли, дескать, еще
сколь-нибудь.
При таком-то деле, понятно, как денег не найти,
ежели с умом распорядиться. Одни приказные да
приказчик сколько воровали. Только барин вовсе в
эту сторону и глядеть не умел.
Едет это он по улице и углядел - у одной избы
трое ребятишек играют, и все в сапогах. Барин им и
маячит рукой-то - идите сюда.
Митюньке хоть не приводилось до той поры барина
видать, а признал небось. Лошади, вишь, отменные,
кучер по форме, коляска под лаком и седок
гора-горой, жиром заплыл, еле ворочается, а перед
брюхом палку держит с золотым набалдашником.
Митюнька оробел маленько, все-таки ухватил
братишек за руки и подвел поближе к коляске, а
барин хрипит:
- Чьи такие?
Митюнька, как старший, объясняет спокойненько:
- Камнереза Данилы сыновья. Я вот Митрий, а это
мои братики малые.
Барин аж посинел от этого разговору, чуть не
задохся, только пристанывает:
- Ох, ох! что делают! что делают! Ох, ох! Потом,
видно, провздыхался и заревел медведем:
- Это что? А? - А сам палкой-то на ноги ребятам
показывает. Малые, понятно, испужались, к воротам
кинулись, а Митюнька стоит и никак в толк взять не
может, о чем его барин спрашивает.
Тот заладил свое, недоладом орет:
- Это что?
Митюнька вовсе оробел да и говорит:
- Земля.
Барина тут как параличом хватило, захрипел
вовсе:
- Хр-р, хр-р! До чего дошло! До чего дошло! Хр-р,
хр-р. Тут Данило сам из избы выбежал, только барин
не стал с ним разговаривать, ткнул кучера
набалдашником в шею - поезжай!
Этот барин не твердого ума был. Смолоду за ним
такое замечалось, к старости и вовсе не
самостоятельной стал. Напустится на человека, а
потом и сам объяснить не умеет, что ему надо. Ну,
Данило с Катериной и подумали - может, обойдется
дело, забудет про ребятишек, пока домой доедет.
Только не тут-то было: не забыл барин ребячьих
сапожишек. Первым делом на приказчика насел.
- Ты куда глядишь? У барина башмаков купить не на
что, а крепостные своих ребятишек в сапогах
водят? Какой ты после этого приказчик?
Тот объясняет:
- Вашей, дескать, барской милостью Данило на
оброк отпущен и сколько брать с него - тоже
указано, а как платит он исправно, я и думал...
- А ты, - кричит, - не думай, а гляди в оба. Вон у
него что завелось! Где это видано? Вчетверо ему
оброк назначить.
Потом призвал Данилу и сам объяснил ему новый
оброк. Данило видит - вовсе несуразица, и говорит:
- Из воли барской уйти не могу, а только оброк
такой тоже платить не в силу. Буду работать, как
другие, по вашему барскому приказу.
Барину, видать, это не по губе. Денег и без того
нехватка, - не до каменной поделки. В пору и ту
продать, коя от старых годов осталась. На другую
какую работу камнереза поставить тоже не
подходит. Ну, и давай рядиться. Сколько все-таки
ни отбивался Данила, оброк ему вдвое барин
назначил, а не хошь - в гору. Вот куда загнулось!
Понятное дело, худо Данилу с Катей пришлось.
Всех прижало, а ребятам хуже всего: до возрасту за
работу сели. Так и доучиться им не довелось.
Митюнька - тот виноватее всех себя считал - сам
так и лезет на работу. Помогать, дескать, отцу с
матерью буду, а те опять свое думают:
"И так-то он у нас нездоровый, а посади его за
малахит - вовсе изведется. Потому - кругом в этом
деле худо. Присадочный вар готовить - пыли не
продохнешь, щебенку колотить - глаза береги, а
олово крепкой водкой на полер разводить - парами
задушит". Думали, думали и придумали отдать
Митюньку по гранильному делу учиться.
Глаз, дескать, хваткий, пальцы гибкие и силы
большой не надо - самая по нему работа.
Гранильщик, конечно, у них в родстве был. К нему
и пристроили, а он рад-радехонек, потому знал -
парнишечко смышленый и к работе не ленив.
Гранильщик этот так себе, средненький был,
второй, а то и третьей цены камешок делал.
Все-таки Митюнька перенял от него, что тот умел.
Потом этот мастер и говорит Данилу :
- Надо твоего парнишка в город отправить. Пущай
там дойдет до настоящей точки. Шибко рука у него
ловкая.
Так и сделали. У Данилы в городе мало ли
знакомства было по каменному-то делу. Нашел кого
надо и пристроил Митюньку. Попал он тут к старому
мастеру по каменной ягоде. Мода, видишь, была из
камней ягоды делать. Виноград, там, смородину,
малину и протча. И на все установ имелся. Черну,
скажем, смородину из агату делали, белу - из
дурмашков, клубнику - из сургучной яшмы,
княженику - из мелких шерловых шаричков клеили.
Однем словом, всякой ягоде свой камень. Для
корешков да листочков тоже свой порядок был: кое
из офата, кое из малахита либо из орлеца и там еще
из какого-нибудь камня.
Митюнька весь этот установ перенять перенял, а
нет-нет и придумает по-своему. Мастер сперва
ворчал, потом похваливать стал:
- Пожалуй, так-то живее выходит. Напоследок
прямо объявил:
- Гляжу я, парень, шибко большое твое дарование к
этому делу. Впору мне, старику, у тебя учиться.
Вовсе ты мастером стал, да еще с выдумкой.
Потом помолчал маленько да и наказывает:
- Только ты, гляди, ходу ей не давай! Выдумке-то!
Как бы за нее руки не отбили. Бывали такие случаи.
Митюнька, известно, молодой - безо внимания к
этому.
Еще посмеивается:
- Была бы выдумка хорошая. Кто за нее руки
отбивать станет?
Так вот и стал Митюха мастером, а еще вовсе
молодой: только-только ус пробиваться стал. По
заказам он не скучал, всегда у него работы полно.
Лавочники по каменному делу смекнули живо, что от
этого парня большим барышом пахнет, - один перед
другим заказы ему дают, успевай только.
Митюха тут и придумал:
- Пойду-ко я домой. Коли мою работу надо, так меня
и дома найдут. Дорога недалекая, и груз не велик -
материал привезти да поделку забрать.
Так и сделал. Семейные обрадовались, понятно:
Митя пришел. Он тоже повеселить всех желает, а
самому не сладко. Дома-то чуть не цельная
малахитовая мастерская стала. Отец и двое
старших братьев за станками в малухе сидят, и,
младшие братья тут же: кто на распиловке, кто на
шлифовке. У матери на руках долгожданная
девчушка-годовушка трепещется, а радости в семье
нет. Данило уж вовсе стариком глядит, старшие
братья покашливают, да и на малых смотреть
невесело. Бьются, бьются, а все в барский оброк
уходит.
Митюха тут и заподумывал: все, дескать, из-за тех
сапожнешек вышло.
Давай скорее свое дело налаживать. Оно хоть
мелкое, а станков к нему не один, струментишко
тоже требуется. Мелочь все, а место и ей надо.
Пристроился в избе против окошка и припал к
работе, а про себя думает:
"Как бы добиться, чтоб из здешнего камня
ягоды точить? Тогда и младших братишек можно было
бы к этому делу пристроить". Думает, думает, а
пути не видит. В наших краях, известно, хризолит
да малахит больше попадаются. Хризолит тоже
дешево не добудешь, да и не подходит он, а малахит
только на листочки и то не вовсе водится: оправки
либо подклейки требует.
Вот раз сидит за работой. Окошко перед станком
по летнему времени открыто. В избе никого больше
нет. Мать по своим делам куда-то ушла, малыши
разбежались, отец со старшими в малухе сидят. Не
слышно их. Известно, над малахитом-то песни не
запоешь и на разговор не тянет.
Сидит Митюха, обтачивает свои ягоды из
купецкого материала, а сам все о том же думает:
"Из какого бы вовсе дешевого здешнего камня
такую же поделку гнать?"
Вдруг просунулась в окошко какая-то не то
женская, не то девичья рука, - с кольцом на пальце
и в зарукавье, - и ставит прямо на станок Митюньке
большую плитку змеевика, а на ней, как на подносе,
соковина дорожная.
Кинулся Митюха к окошку - нет никого, улица
пустехонька, ровно никто и не прохаживал.
Что такое? Шутки кто шутит али наважденье какое?
Оглядел плитку да соковину и чуть не заскакал от
радости: такого материала возами вози, а сделать
из него, видать, можно, если со сноровкой выбрать
да постараться. Что только?
Стал тут смекать, какая ягода больше подойдет, а
сам на то место уставился, где рука-то была. И вот
опять она появилась и кладет на станок репейный
листок, а на нем три ягодных веточки, черемуховая,
вишневая и спелого-спелого крыжовника.
Тут Митюха не удержался, на улицу выбежал
дознаться, кто это над ним шутки строит. Оглядел
все - никого, как вымерло. Время - самая жарынь.
Кому в эту пору на улице быть?
Постоял-постоял, подошел к окошку, взял со
станка листок с веточками и разглядывать стал.
Ягоды настоящие, живые, только то диво - откуда
вишня взялась. С черемухой просто, крыжовнику
тоже в господском саду довольно, а эта откуда,
коли в наших краях такая ягода не растет, а будто
сейчас сорвана?
Полюбовался так на вишни, а все-таки крыжовник
ему милее пришелся и к матерьялу ровно больше
подходит. Только подумал - рука-то его по плечу и
погладила.
"Молодец, дескать! Понимаешь дело!"
Тут уж слепому ясно, чья это рука. Митюха в
Полевой вырос, сколько-нибудь раз слыхал про
Хозяйку горы. Вот он и подумал - хоть бы сама
показалась. Ну, не вышло. Пожалела, видно,
горбатенького парня растревожить своей красотой
- не показалась.
Занялся тут Митюха соком да змеевиком. Немало
перебрал. Ну, выбрал и сделал со смекалкой.
Попотел. Ягодки-то крыжовника сперва половинками
обточил, потом внутре-то выемки наладил да еще,
где надо, желобочки прошел, где опять узелочки
оставил, склеил половинки да тогда их начисто и
обточил. Живая ягодка-то вышла. Листочки тоже
тонко из змеевки выточил, а на корешок ухитрился
колючки тонехонькие пристроить. Однем словом,
сортовая работа. В каждой ягодке ровно зернышки
видно и листочки живые, даже маленько с изъянами:
на одном дырки жучком будто проколоты, на другом
опять ржавые пятнышки пришлись. Ну, как есть
настоящие.
Данило с сыновьями хоть по другому камню
работали, а тоже в этом деле понимали. И мать по
камню рабатывала. Все налюбоваться не могут на
Митюхину работу. И то им диво, что из простого
змеевика да дорожного соку такая штука вышла.
Мите и самому любо. Ну, как - работа! Тонкость.
Ежели кто понимает, конечно.
Из соку да змеевику Митя много потом делал.
Семье-то шибко помог. Купцы, видишь, не обегали
этой поделки, как за настоящий камень платили, и
покупатель в первую голову Митюхину работу
выхватывал, потому - на отличку. Митюха, значит, и
гнал ягоду. И черемуху делал, и вишню, и спелый
крыжовник, а первую веточку не продавал - себе
оставил. Посыкался отдать девчонке одной, да все
сумленье брало.
Девчонки, видишь, не отворачивались от Митюхина
окошка. Он хоть горбатенький, а парень с
разговором да выдумкой, и ремесло у него
занятное, и не скупой: шаричков для бусок, бывало,
горстью давал. Ну, девчонки нет-нет и подбегут, а у
этой чаще всех заделье находилось перед окошком -
зубами поблестеть, косой поиграть. Митюха и хотел
отдать ей свою веточку, да все боялся:
- Еще на смех девчонку поднимут, а то и сама за
обиду почтет.
А тот барин, из-за которого поворот жизни
случился, все еще на земле пыхтел да отдувался. В
том году он дочь свою просватал за какого-то там
князя ли купца и придано ей собирал. Полевской
приказчик и вздумал подслужиться. Митину-то
веточку он видал и тоже, видно, понял, какая это
штука. Вот и послал своих охлестов с наказом:
- Если отдавать не будет, отберите силой. Тем
что? Дело привычное. Отобрали у Мити веточку,
принесли, а приказчик ее в бархатну коробушечку.
Как барин приехал в Полевую, приказчик сейчас:
- Получите, сделайте милость, подарочек для
невесты. Подходящая штучка.
Барин поглядел, тоже похвалил сперва-то, потом и
спрашивает:
- Из каких камней делано и сколько камни стоят?
Приказчик и отвечает:
- То и удивительно, что из самого простого
материалу: из змеевику да шлаку.
Тут барин сразу задохся:
- Что? Как? Из шлаку? Моей дочери? Приказчик видит
- неладно выходит, на мастера все поворотил:
- Это он, шельмец, мне подсунул, да еще насказал
четвергов с неделю, а то бы я разве посмел. Барин,
знай, хрипит:
- Мастера тащи! Тащи мастера! Приволокли,
понятно, Митюху, и, понимаешь, узнал ведь его
барин.
"Это тот... в сапогах-то который..."
- Как ты смел?
С палкой на Митюху кинулся.
Митюха сперва и понять не может, потом
раскумекал и прямо говорит:
- Приказчик у меня силом отобрал, пускай он и
отвечает.
Только с барином какой разговор, все свое
хрипит:
- Я тебе покажу...
Потом схватил со стола веточку, хлоп ее на пол и
давай-ко топтать. В пыль, понятно, раздавил.
Тут уж Митюху за живое взяло, затрясло даже. Оно
и то сказать - кому полюбится, коли твою дорогую
выдумку диким мясом раздавят.
Митюха схватил баринову палку за тонкий конец
да как хряснет набалдашником по лбу, так барин на
пол и сел и глаза выкатил.
И вот диво - в комнате приказчик был и
прислужников сколько хочешь, а все как окаменели,
- Митюха вышел и куда-то девался. Так и найти не
могли, а поделку его и потом люди видали. Кто
понимающий, те узнавали ее.
И еще заметочка вышла. Та девчонка, которая
зубы-то мыла перед Митюхиным окошком, тоже
потерялася, и тоже с концом.
Долго искали эту девчонку. Видно, рассудили по
своему-то, что ее найти легче, потому - далеко
женщина от своих мест уходить не привычна. На
родителей ее наступали:
- Указывай место!
А толку все-таки не добились.
Данилу с сыновьями прижимали, конечно, да,
видно, оброку большого пожалели, - отступили. А
барин еще сколько-то задыхался, все-таки
вскорости его жиром задавило.
|