Старик, согбенный жизнью и войною,
Слуга и пастырь знатного юнца,
В равнинах блеклых, полных волчьим воем,
Повозку гнал с упорством беглеца.

За некогда могучею спиною,
Плащом укрытый от ненастной тьмы,
Зарывшись в сено русой головою,
Клубком свернулся мальчик лет восьми.

Дорога простиралась в бездорожье,
Месила лошадь с глиной ранний снег,
Кляня чертей и веря воле божьей,
Старик пытался отыскать ночлег.

Нам помыслы небес непостижимы,
Удел наш - груз сомнений и тревог,
Но посреди безжизненной равнины
Забрезжил вдруг далёкий огонек.

Открытый ветру дворик постоялый,
Под дряхлой кровлей сложен из камней.
Здесь голову приклонит всяк усталый,
Хлебнет вина и напоит коней.

У очага, гудящего углями,
Присела пара, мальчик и старик,
Блестя полубезумными глазами,
Ребенок к свету теплому приник.

Молчанье длилось, но не бесконечно,
Угрюм был мальчик, а старик устал,
Щипцами в очаге рукой увечной
Пошевелил и ласково сказал:

"Позволь мне, господин мой вседостойный,
Поведать сказку недалеких лет".
Недетскую улыбку с тенью боли,
Слуга безмолвно получил в ответ.

"Послушай мальчик сказку из недавних,
Почти забытых рыцарских времен,
Когда вернувшись из скитаний дальних,
Лишь честью воин был обременен.

Его ждала печальная утрата,
Разрушен кров, и выжжен двор дотла,
Порог руин запятнан кровью брата,
Жестоко обесчещена сестра.

Здесь развлекался сюзерен спесивый
С толпою прихлебателей и слуг,
Вершил и жизнь, и смерть людей игриво,
Извел посевы - пашен мирных труд.

Скорбя, ожесточась на злодеянья,
Несчастный рыцарь вызвал подлеца.
Позволь мне, господин, для пониманья
Повествовать от первого лица".

Рассказчик тут же получил согласье,
Глотнул вина, взглянул в окно на мрак,
Заполнить господину междучасье -
Его удел, и он продолжил так:

"Настало время поединка чести,
Оседлан конь, и обозначен путь.
Всевышний видит, не ищу я мести,
Лишь справедливости, и в этом суть,

Увял рассвет за серой пеленою
Из ниоткуда набежавших туч.
Прикрою левой праздною рукою,
Мой старый и изношенный наруч.

Он ветх, уродлив, легок для насмешек,
Мне только он достался от отца,
Отец был беден, не имел излишек,
Но никогда он не терял лица.

Наруч иссечен множествами лезвий,
Он смерть в бою не раз предотвращал,
Благодаря каленому железу,
Я честь и веру славно защищал.

Не потерплю фамильного бесчестья,
Решим оружьем, смерть нам или жизнь,
Будь пусты вам угодья и поместья,
Лишь совесть в этом мире - высший смысл.

Клинок убийцы выхолощен кровью
Невинных агнцев, душами овец,
Мой меч наполнен страстью и любовью.
Один из нас здесь обретет конец.

Мы оба на одном отрезке жизни,
Он равен для тебя и для меня,
По одному уж точно справят тризну,
И победивший заберет коня.

Мое оружье вряд ли что-то значит
Для дворянина званья твоего.
Конь твой, а старый ржавый наруч
Достоин грязи, больше ничего".

Юнец ловил слова завороженно,
Внимать слуге готовый до утра,
И слушала, вздыхая удивленно,
Хозяйка постоялого двора.

Но в горле ком прервал стезю рассказа,
Печаль и память - им не ведом срок,
Старик отпил вина, сказал не сразу, 
Повествованью подводя итог:

"Они сошлись в короткой, смертной бойне,
Молчали птицы, стыли небеса,
Наш рыцарь оказался попроворней,
Бывают же на свете чудеса"! 

Рассказчик смолк, и пламя трепетало
В его зрачках, и догорал очаг,
Далеких дней лежало покрывало
На старческих, но преданных плечах.

"Да, сказка хороша, но это небыль, -
Промолвил мальчик, - И конец хорош.
Героев праведных теперь в подлунном мире
Ищи веками - вечно не найдешь"!

Старик прищурился и медленно, лукаво
Холщовый, рваный развязал мешок,
Достал наруч, тот самый, ветхий, ржавый,
Поднес к огню и подавил смешок.

И на доспехе блики заиграли,
Вдруг проступила рыцарская стать,
И на железо искорка упала
И долго не хотела угасать.