Деревянные невесты
Ительменская сказка
ил когда-то охотник Кутха из рода ворона. Была у него жена Мита, два сына и дочь. Ходил Кутха зверя промышлять, рыбу ловил, хорошо жили.
Однажды отправился Кутха на морской берег сивучей бить. Их лежбище далеко было, за ручьём, что в море впадал. Под вечер только к тому месту добрался и заночевал там.
К утру поднялся сильный ветер. Морской вал запер воду в ручье, забурлила вода, разлилась широко. Был ручей — стала река, не перейти её. На лодке бы переехать — да лодки у Кутхи нету. Худо! Придётся ждать- пережидать, пока ручей в берега войдёт.
И сивучей нет. Видно, в море ушли. Сидит Кутха, скучает, делать ему нечего. Тут как раз волны выбросили на берег большую деревину, прямо к ногам Кутхи её подкатило. Вынул Кутха нож, стал ножом баловаться.
Ковырнул раз, ковырнул два — глаза получились. Обтесал сучок — нос торчит, прорубил щель — вот тебе и рот, с губами, с зубами.
— Однако, хорошая игрушка выходит! — сказал себе Кутха. — Надо её как следует сделать.
Принялся острым лезвием осторожно водить. Тонкую стружку снимает, раньше, чем нож в дерево воткнуть, подумает, примерится. Целый день провозился. К вечеру смастерил. Ай да Кутха, молодец! Какую красивую девушку из деревины вырезал!
Ночь проспал. Наутро смотрит — ручей ещё больше вздулся, ещё шире разлился. Хорошо жена Мита Кутхе в мешок еды с запасом положила.
Поел Кутха. По берегу походил — нет сивучей, как не бывало. Зато ещё одно бревно волной на берег выкинуло.
— Эх, сделаю вторую девушку, чтоб первая не скучала!
И опять за нож взялся. Целый день трудился, будто жизнь свою спасал. Кто ему велел, кто заставлял? Сам себе велел, своя охота заставляла!
К вечеру вырезал девушку, может, лучше первой, может, не лучше. Обе красивые! Словно родные сёстры, друг на друга похожи. Кутха им даже имена дал. Ту, что вчера вырезал, Синаневт назвал. Ту, что сегодня — Амзаракчан.
И на следующий день не пришлось Кутхе домой вернуться — всё ручей не пускал. Скучно ему. Посмотрел он на свои игрушки, вздохнул, сказал:
— Вот две девушки передо мной, а поговорить не с кем!
— С нами поговори! — девушки сказали.
Удивился Кутха, обрадовался. Значит, хорошо он их вырезал, если ожили! Поговорил он с девушками, еду последнюю из мешка вынул, на три части разделил. Одну себе взял, две перед ними положил.
— Ешьте! — говорит.
— А как есть? Мы не умеем, — отвечают девушки.
Кутха их есть научил, ходить научил, плясать научил.
День до вечера совсем незаметно прошёл. Стемнело. Кутха девушкам говорит:
— Спите!
И сам заснул.
Утром проснулся, видит — ветер улёгся, море успокоилось, ручей в берега вернулся. Домой идти можно. Кутха собрался, пошёл. На прощанье девушкам сказал:
— Вы тут живите. Я к вам скоро приду.
— Скорей приходи! — девушки ответили.
И правда, не долго ждали. Прибежал Кутха, принёс им всякой еды. Накормил, поиграл с ними.
Так вот и повелось у Кутхи. День, два поохотится, на третий — к своим игрушкам, деревянным девушкам, идёт. Жена его Мита сердиться стала.
— Куда надолго уходишь? Где пропадаешь? Еды с собой много берёшь, добычи мало приносишь!
Кутха ничего не ответит, опять уходит. А Мита ещё больше злится, ещё громче его ругает. Кутхе это не нравится, он тоже сердится. На жену рассердился и на девушек рассердился.
— Я вот вас кормлю, а жена меня ругает! И зачем я вас сделал?!
Обиделись деревянные девушки. Та сестра, что на один день старше, сказала младшей сестре:
— Не ешь его еду.
— Не стану есть, — говорит младшая.
Кутха испугался.
— Ешьте, ешьте!
— Не будем, — отвечают. — Есть твоё не будем и играть с тобой не будем!
К ним шёл Кутха хмурый, как туча с дождём, назад возвращался мрачный, как туча с громом.
А девушки, едва Кутха ушёл, принялись ягоду голубику собирать. Собирают ягоды, одну к другой кладут. Столько набрали, что сложили большого кэлеюнгэ-кита.
Лежит голубичный кит, как настоящий, только плавниками не шевелит, хвостом не бьёт. Сказали ему сёстры:
— Мы сами деревянными были — живыми стали. Оживи и ты, голубичный кит!
Тут кит плавниками забил, хвостом шевельнул. Сели на него сёстры и уплыли в море.
Плывёт кит по морю вдоль берега, мыс огибает, где Кутха живёт. Мита увидела, Кутхе закричала:
— Смотри, муженёк! В море кэлеюнгэ-кит плывёт! Кто-то на спине у него сидит.
Кутха выскочил, посмотрел. И правда, кто-то у кита на спине сидит.
«Не деревянные ли это мои девушки-игрушки?» — подумал и к ручью побежал.
Нет там девушек. Значит, они это были. Досадно стало Кутхе. Его игрушки, сам их сделал, а они ушли, не сказали, не спросились! Как же найти их теперь?
А кэлеюнгэ-кит всё плывёт. В открытое море ушёл.
— Земли отсюда не видать, — сказала старшая сестра младшей. — Пойди к голове кита. Она высоко над водой вздымается, может, оттуда прибрежные скалы увидишь.
Пошла Амзаракчан, на голову кита, как на гору, взобралась. Осмотрела всё кругом, нет суши, ни вблизи, ни вдали.
Сколько-то ещё плыли. Пошла старшая сестра Синаневт к хвосту кита. И оттуда земли не увидала.
— Неужели мы водяными девушками, морскими женщинами стали? — говорят друг другу сёстры.
Но тут буря поднялась, ветер с открытого моря к берегу задул. Понесло кэлеюнгэ-кита к земле. Быстро понесло. Не успели девушки бури испугаться, как большая волна кита на сушу выбросила. Рассыпался кит, раскатилась ягода-голубика по каменистому берегу. Ту ягоду сёстры потом долго меж камней собирали и ели.
Они на этом месте жить остались. Пустынное здесь место было. Никого кругом — ни зверя, ни человека.
Скучно девушкам, о чём говорить, не знают — много ли они в своей короткой жизни видели?! Молчать ещё скучнее.
— Помнишь, Кутха рассказывал, что людям сны снятся, — говорит старшая сестра.
— Помню, помню! — говорит младшая. — Если сладкую траву кипрей под голову положить, плохие сны снятся, а шикшу положить — хорошие.
— Давай и мы так сделаем, — сказала старшая.— Увидим сны, друг другу рассказывать будем.
Синаневт себе кипрей под голову положила, Амзаракчан — шикшу. Утром проснулись, одна кричит:
— Я расскажу!
Другая кричит:
— Я расскажу! Мне хороший сон снился.
И принялась рассказывать. Приснилось ей, будто она с сестрой тучками стали. По небу плывут, на землю смотрят. Видят, как охотники за зверем гонятся, как люди в лодках рыбу ловят, как женщины хворост собирают, как играют дети.
— И правда, хороший сон тебе, Амзаракчан, приснился. Весёлый! — сказала Синаневт и начала свой рассказывать.
Приснилось ей, будто она снова деревом стала. В лесу растёт. Всё понимает, а с места не сдвинуться. Ноги-корни глубоко в землю ушли Руки-ветки под ветром колышутся, а сами ни до него дотянуться, ничего взять не могут.
— Видишь, какой плохой сон мне приснился! — говорит.— Теперь я шикшу под голову подложу, а ты кипрей.
Ночь проспали, утром опять одна другой сны рассказывают.
Амзаракчан вот что увидела. Сидят два воронёнка в гнезде. Уже подросли, крылья у них окрепли. Хотят из гнезда вылететь, а старый ворон их не пускает. Крыльями бьёт, когтями царапает. И еще смеётся над воронятами. Кар-р, кар-р — клюв разевает до самой глотки.
— Не нравится мне твой сон, — сказала Синаневт.— Жалко воронят. Зато я хороший сон видела. Вот послушай. Будто кругом меня люди. Я огонь развожу, огня не боюсь. Пищу готовлю в котле. Вода кипит, булькает! Пар над котлом вкусным пахнет, вкуснее той еды, что Кутха нам приносил.
— Правда, хороший сон! — сказала Амзаракчан.— Знаешь, Синаневт, давай обе будем одни хорошие сны видеть. И ты, и я станем шикшу подкладывать под голову.
— Ладно, — согласилась сестра.
Только не пришлось им больше друг другу сны рассказывать. В этот же день много такого случилось, что и во сне не приснится.
С одного края леса выбежал на полянку олень, с другого края — выскочил медведь. Стали они биться. Олень старается крепким копытом медведя ударить, рогом его пропороть. Медведь на задние лапы вздыбился, ревёт, норовит оленю хребет сломать.
Синаневт и Амзаракчан за кусты спрятались, к дереву прижались. Смотреть страшно и глаз оторвать нельзя.
Рассказывать долго, а недолгой битва была. Упали на землю медведь и олень. Мертвыми упали. Олень медведя острым рогом пронзил, медведь оленя тяжёлыми когтистыми лапами задрал.
Девушки к мёртвым зверям подошли. Амзаракчан говорит:
— Жалко мне оленя!
— И медведя жалко, — говорит Синаневт. — Только знаешь, сестра, может, это к лучшему. Зима уже настала, мы с тобой замёрзнем. Давай шкуры с них снимем, выскоблим, себе жилище сделаем.
Амзаракчан сняла шкуру с оленя, скоблит, трудится. Синаневт медвежью шкуру сучком вспорола, тоже скоблить принялась. Вдруг разом обе подняли головы, прислушались. Кто-то идёт, снег скрипит у кого-то под ногами.
— Кутха это! — закричала Синаневт. — Давай спрячемся под шкурами, чтобы нас не узнал.
Натянули они на себя шкуры. Синаневт — медвежью, Амзаракчан — оленью. Кутха на поляну вышел, увидел медведя, испугался, убежал.
Сёстры одни на поляне остались. Посмотрела Синаневт на Амзаракчан — не младшая сестра перед ней, а легконогий олень с ветвистыми рогами. Посмотрела Амзаракчан на Синаневт, видит — не сестра это, а большая злая медведица. Страшно ей стало. Медведица кричит:
— Убегай поскорей! А то брошусь на тебя, загрызу. Я и вправду медведицей сделалась!
Олень-Амзаракчан закинула рога на спину, помчалась прочь. Копыта её искры из камней высекают. Широкий круг обежала и назад вернулась. Жалко с сестрой расставаться.
Глядит — медведица-сестра верёвку из морской травы себе на шею накинула, другим концом к дереву привязалась. На верёвке вокруг дерева ходит, на младшую сестру-оленя зубы злобно оскалила.
— Зачем вернулась?! — рычит.— Я тебе сказала: прочь уходи!
Опять убежал олень. Совсем убежал в тундру. Мимо мыса, где жил Кутха, быстрее птицы пронёсся. Никто его не заметил, только младший сын Кутхи, Сосыльхан, увидел. И людям рассказал.
Люди живо на охоту собрались. Запрягают в лёгкие нарты ездовых оленей. И Сосыльхан у своего отца, Кутхи, оленей просит. А Кутха из рода ворона оленей не даёт, да ещё над сыном смеётся.
— Куда тебе с людьми! Неловкий ты! Охотиться ещё не научился!
Нет оленей — Сосыльхан двух мышат поймал и запряг их в корытце. Сам в корытце сел, лук со стрелами на колени положил, мышат вперёд погнал. Увидели это люди, хохочут, надрываются.
— Далеко ли на мышатах уедешь!
Сосыльхан молчит, мышата во всю мочь несутся. Меж скал на морском берегу оленям не пройти, объезжать надо. Сосыльхановы мышата всюду пролезают, корытце через любую расселину протаскивают. Сосыльхан первым в тундру выехал, первым оленя увидел. Натянул лук, пустил стрелу с кремневым наконечником, убил оленя.
Тут только люди подъехали на своих нартах, видят — Сосыльхан хочет оленя пластать. Не дали ему, сами вынули ножи. Начали пластать, не могут: ножи ломаются! Тогда Сосыльхан со своим ножом к оленю подступил. Едва разрезал шкуру на брюхе, оттуда, как из воды, красавица девушка вышла.
Люди девушке говорят:
— На какие хочешь нарты садись!
Она мимо всех нарт прошла, у Сосыльханова корытца остановилась, сказала:
— Он меня добыл, с ним и поеду!
Только села в корытце — корытце нарядными нартами сделалось, мышата пёстрыми оленями обернулись. Сорвались с места, понеслись. Люди со стыдом сзади тащатся.
Сыру, сестра Сосыльхана, смотрит в окно — снег метёт. Выскочила, воду носит, сухую траву запасает. Ой, пурга идёт, сколько дней выйти нельзя будет!
А это и не пурга вовсе. Это Сосыльхан со своей невестой домой едет. Снег из-под копыт его оленей в стороны летит, за нартой метелицей завивается.
Кутха гостей на свадьбу сына созвал. Много людей пришло. Звери из тундры, из леса прибежали, птицы прилетели, рыбы к мысу подплыли. Сыру, сестра Сосыльхана, сказала:
— Брат мой лучше всех мужчин на свете, и жена его, Амзаракчан, как месяц блестит, как солнце сияет!
А Кутха на жену сына смотрит, молчит. То ли узнал свою игрушку, то ли не узнал деревянную девушку, сам знает, ничего не говорит.
По-хорошему зажили Сосыльхан и его жена. Однако замечает Кчиллю, старший брат Сосыльхана, что грустна молодая женщина, плачет втихомолку, вздыхает.
— Что с тобой? — спрашивает. — Какое горе таишь?
— По сестре горюю, скучно мне без неё.
— А где же твоя сестра?
— Медведицей она стала. Чтобы никому зла не причинить, привязала себя к дереву. Сидит на морском берегу одна.
Кчиллю к отцу своему, Кутхе, пошёл, оленей просит. Кутха из рода ворона не даёт.
— Нечего без дела оленей гонять! Дома сиди.
Тогда Кчиллю по следу младшего брата отправился.
Поймал двух мышат, в корытце запряг, к морскому пустынному берегу упряжку направил.
Люди из селения Кутхи увидели это, говорят:
— Недаром Кчиллю на мышатах куда-то собрался. Видно, за дорогой добычей. Поедем и мы за ним.
Запрягли в нарты оленей, поскакали. Обогнали мышиную упряжку, раньше Кчиллю на морской пустынный берег поспели. Увидели большую медведицу, что на верёвке у дерева сидит. Стали в неё стрелы пускать. Отскакивают от неё стрелы, разбиваются каменные наконечники. Кончились у охотников стрелы, а подойти к медведице, схватиться с ней — боятся.
Тут как раз Кчиллю приехал. Одну только стрелу пустил — упала медведица мёртвой. Бросились охотники к убитому зверю. Вынули ножи шкуру с него снимать. Все ножи переломали, ничего сделать не могут. Кчиллю подошёл, ножом прикоснулся, шкура под лезвием сама надвое распадается. Едва брюхо надрезал — оттуда, как из воды, красавица девушка вышла.
Люди закричали:
— К нам садись! На наши красивые нарты!
Девушка мимо всех нарт прошла, у мышиной упряжки остановилась, сказала:
— Кто меня добыл, с тем и сяду!
Села в корытце. Уже не корытце это, а нарядная нарта. И не мышата в неё запряжены, а быстрые ездовые олени. Разом олени с места сорвались, далеко позади себя все упряжки оставили.
Вдоль селения олени Кчиллю несутся, из-под копыт снег летит, за нартой метелицей завивается. Жена Кутхи, Мита, своей дочке говорит:
— Эй, Сыру, пурга идёт! Наноси воды, сухой травы натаскай! Сколько дней из дому выглянуть нельзя будет!
Вышла Сыру, но воды носить не стала, не стала таскать сухую траву. Недолго ждала, показались над позёмкой ветвистые рога ездовых оленей. Остановилась упряжка у самого дома. Это старший её брат Кчиллю молодую жену привёз!
Посмотрела Сыру, сказала:
— У младшего брата, Сосыльхана, жена красивая, а у старшего, Кчиллю, вдвое красивее. Мне бы такой быть!
Тут выбежала из дому Амзаракчан, бросилась к Синаневт. Обнялись сёстры, от радости засмеялись, потом заплакали, потом опять засмеялись. Так, смеясь и плача, в дом вошли.
Опять Кутха гостей созвал. Люди пришли, звери прибежали, птицы прилетели, рыбы приплыли. Ели, пили, веселились, жену Кчиллю хвалили.
А когда разошлись все, Кутха спросил у жён сыновей. Тихонько спросил, чтобы никто больше не слышал:
— Вы зачем от меня убежали?
Ответили сёстры:
— Ты нас из дерева вырезал, мы живыми стали. А ты с нами как с игрушками играл. От людей прятал, едой попрекнул.
Стыдно сделалось Кутхе, он голову опустил. Потом сказал:
— Однако хорошо вышло. У сыновей моих теперь красивые жёны есть.
Все вместе зажили. Счастливо жили.