Журавлиное перо
Якутская сказка
оворят-рассказывают про храброго охотника Юджиана, говорят-рассказывают про его маленького брата Ходжугура — как они жили, что с ними случилось.
Жили два брата без матери, без отца. Старший младшему и отцом и матерью был. Так жили: солнце краешком над землёй поднимается, а старший брат Юджиан уже в густом лесу охотится, младший ещё спит. Солнце повыше взойдёт, младший брат Ходжугур встаёт, двор подметает, коням и коровам корм задаёт. К вечеру огонь в очаге разводит, тут и Юджиан с охоты возвращается.
Много добычи приносил домой Юджиан. Ещё до первого света пушных зверей из нор выгонял. На утренней заре за трёхгодовалым сохатым гнался. На вечерней заре с медведем в обнимку боролся. А волков — тех, когда ни увидит, без промаха бил. В юрте у братьев мягких шкур вдоволь, сала, мяса вволю.
Однажды, как всегда, отправился Юджиан на охоту, а малолетка Ходжугур, как всегда, дома остался. Вышел из юрты надворье подметать-убирать, над головой крик услышал. Он вверх посмотрел, видит—в небе семь стер- хов, семь белых журавлей кружат. С солнечной стороны белые их крылья розовым отливают, в тени голубым отсвечивают. Ходжугур журавлям рукой помахал, они пониже спустились.
— Кто у вас дома-дома? — спрашивают.
— Один-один я дома! — отвечает Ходжугур. — Старший брат на охоту ушёл.
Журавли друг друга спрашивают:
— Поиграем, что ли, сестрицы, с малолеткой? Ему весело будет и нам не скучно.
Опустились посреди широкого двора. На длинных ногах надворье обошли, потом шкурки с белыми перьями сбросили — девушками красивыми стали, весёлые игры затеяли. В прятки играли, наперегонки с Ходжугуром бегали, плясали-танцевали. Побывали и в юрте, там всё вверх дном перевернули. Целый день играли-смеялись, на закате заторопились. Шкурки с белыми перьями похватали, на себя накинули, снова стерхами обернулись. Замахали крыльями, улетели.
Тут и старший брат, охотник Юджиан, с добычей вернулся.
Смотрит — двор не метён, некормленые коровы в хлеву мычат, непоеные кони ржут в стойлах. Дрова не нарублены, вода не начерпана, в юрте огонь не зажжён.
— Ты почему свою работу не сработал? — спрашивает Юджиан у Ходжугура.
— Прости-прости, старший брат! — отвечает Ходжугур. — День я проспал, про закат подумал — восход.
Засмеялся старший брат, не рассердился. Вместе всю работу живо сделали. Коров накормили, коней напоили, себе еду приготовили. Поели, спать легли.
На другое утро, только брат со двора, Ходжугур вскочил. На мягких шкурах не нежился, на пушистых не разлёживался, выбежал из юрты, вверх посмотрел. А выше надворья, ниже неба журавли уже кружат.
— Ушёл, ушёл мой брат! — кричит им Ходжугур-малолетка. — Спускайтесь скорее!
Журавельки спустились, девушками стали. Те же игры, что и вчера, завели. Опять Ходжугур не заметил, как день миновал. На прощанье журавельки сказали:
— Брату про нас не говори, не рассказывай. Слово скажешь — больше не прилетим!
Улетели журавельки, снежными хлопьями в синем небе растаяли. Ходжугур за работу схватился. Да где же поспеешь? Брат уже возвращается, домой сохатого за ноздри ведёт.
Посмотрел Юджиан кругом — всё не прибрано, не убрано. Рассердился.
— Сегодня опять говорить будешь: проспал?!
— Буду! — Ходжугур отвечает.
Не со зла, а в поученье оттрепал Юджиан Ходжугура. Сам подумал: что-то тут не так, видно, есть причина. Раньше не ленился брат, что надо было делать, делал с охотой.
Утром, как всегда, рано встал Юджиан. Лук со стрелами захватил, из юрты вышел, а в лес не ушёл. Упал на землю, блохой с земли прыгнул. Спряталась блоха в щели ограды. Притаилась, ждёт.
Э-э, не спит, не нежится Ходжугур. Выбежал из юрты, посреди двора у коновязи стал, голову кверху поднял. И блоха из щели голову высунула, вверх посмотрела. Кружатся-кружатся там журавельки, журавлиным криком человечьи слова выговаривают:
— Эй, малолетка Ходжугур, ушёл ли твой брат?
— Ушёл, ушёл! — Ходжугур кричит, радостно руками машет. — Спускайтесь, спускайтесь скорее!
Журавельки не спускаются.
— Почему же надворье ваше тенью затенилось? Почему дом ваш, огонь ваш, тёмным туманом затуманился?
— Показалось вам это, — отвечает Ходжугур. — Солнце ещё невысоко поднялось, вам оно видно, а сюда пока не пришло.
— Так нет дома брата? — опять спрашивают журавельки.
— Нет, нет! Он уже до леса дошёл, зверя выследил, за ним гонится.
Семь стерхов, семь журавлей посреди широкого двора спустились. Шкурки с перьями на коновязь бросили, девушками стали.
Залюбовался на них Юджиан. Все девушки хороши, а одна — та, что шкурку с края коновязи повесила, всех других лучше. Резвятся, бегают девушки-журавельки, она быстрее всех бежит. Пляшут-танцуют, она легче всех ногами переступает, будто земли не касается. И малолетка Ходжугур всё поближе к ней держится, всё с ней норовит поиграть.
Начал день к вечеру клониться, девушки Ходжугуру говорят:
— Скоро твой брат вернётся, пора улетать!
А Юджиан, в щёлке сидя, думает-размышляет:
«Однако правду говорил брат-малолетка. Сам я не заметил, как день до вечера прожил. Словно чудный сон увидел!»
Девушки к коновязи подходят, руки к шкуркам- одёжкам протягивают. А Юджиан раньше них блохой туда прискакал. У самой коновязи собой обернулся, схватил шкурку, что с края висела.
Шесть стерхов, шесть белых журавлей в небо поднимаются. Одна девушка на земле бьётся, молит охотника отдать ей шкурку. Не отдаёт Юджиан ей шкурку, так говорит:
— Я на тебя весь день смотрел, тобой любовался. Теперь ты на меня посмотри. Если не нравлюсь тебе, бери шкурку, улетай, куда хочешь. Если нравлюсь, оставайся моей женой.
Сквозь слёзы посмотрела на охотника девушка. Высохли у неё слёзы, улыбнулась ему.
— Останусь, — тихо сказала.
Юджиан спрашивает:
— А что со шкуркой сделать? В юрте на шест повесить или в огонь бросить?
Побелела девушка лицом, как только что выпавший снег стала.
— В огонь не бросай! Худо мне будет. И в юрте не вешай — весенним днём потянет меня в небо, всё позабуду, тебя не пожалею, себя не пожалею. Улечу! Схорони её так, чтобы ничьи руки её не трогали, ничей глаз не видал.
Юджиан шкуру с белыми перьями в кованный железом сундук спрятал. Сундук на три замка запер. Ключи на колок у двери повесил.
Хорошо зажили мужем и женой Юджиан с красавицей. Утром просыпаются — слова привета говорят. Жена мужа на охоту снаряжает, плачет, будто на век те проводы. Вечером Юджиан домой бежит, словно год с женой не видался.
В юрте всегда чисто прибрано, приветливый огонь горит не угасает, скот накормлен, двор подметён.
Одно плохо — Ходжугур-мальчишка совсем от рук отбился. Раньше домашняя работа вся на нём лежала, теперь молодая его невестка всё делает. Целый день бегает Ходжугур, забавы себе выдумывает. Осень так прошла, и зима кончилась.
Однажды пошла красавица за водой. Подошла к реке и забыла, зачем пришла. Ясное небо воду заголубило, певчие птицы гнёзда вить начинают. Цветёт всё. Долго так она простояла, наконец спохватилась, воду набрала, домой понесла.
А без неё вот что случилось. Мальчик Ходжугур давно уже задумал охотником стать, брату помощником. А Юджиан всё отговаривается: мал ещё, из лука стрелять не умеешь. Помнит Ходжугур: был где-то у брата старый лук со стрелами, а куда запропастился, не знает. Вот бы найти да тайком стрелять научиться! То-то бы Юджиан удивился!
Всю юрту Ходжугур перерыл, во все уголки заглянул — нет нигде лука.
«Не в сундуке ли прячет?» — подумал.
Снял с колка три ключа, три замка открыл, поднял тяжёлую крышку. Лука не нашёл, стрел не нашёл, а увидел журавлиную шкурку с белыми перьями. Вынул её, стал рассматривать — какие красивые перья!
Тут невестка вошла. Остановилась, смотрит.
— Дай мне шкурку! — сказала.
Голос у неё будто не свой стал, будто журавль далеко-далеко в небе затрубил.
Ходжугур шкурку за спину спрятал.
— Не дам, — говорит. — Юджиан недаром её в сундук запер. Это я нечаянно её взял, сейчас назад положу.
— Дай хоть подержать, — красавица просит.— Я тебе свои золотые подвески подарю.
— Я не девочка! Зачем мне золотые подвески?
— Я тебе пояс подарю, серебром шитый.
— Ни к чему мужчине женский пояс.
— Я тебе нож за шкурку отдам. С узорной рукояткой нож, в изукрашенных ножнах.
Заблестели у Ходжугура глаза.
— Нож охотнику с руки! — сказал мальчик. — Давай! — Схватил нож, бросил невестке шкурку.
Накинула она её себе на плечи, белой журавелькой обернулась. Вышла во двор, длинными ногами осторожно переступает. Крыльями взмахнуть боится — как бы не оторвали её от земли, не унесли в небо. Юджиан по ней скучать будет, и она без него с тоски зачахнет.
Хотела уже шкурку сбросить, да услышала журавлиный зов. Шесть стерхов кругами над юртой вьются, зовут её с собой. Подпрыгнула она, с горестным криком широкие крылья раскинула.
Выбежал на крик Ходжугур, испугался. Бросился к ней, хотел за крыло схватить, да не успел. Взлетела журавелька, одно только перо в руках его оставила.
Семь теперь журавлей над юртой прощальный круг делают. Так, кругами, и высоту стали набирать. Всё выше и выше... Вот и за облаком скрылись.
Посмотрел им вслед Ходжугур, махнул рукой, сказал:
— А ведь просила: только в руках шкурку подержать! Никогда этим женщинам больше верить не буду!
Сел он тут же посреди двора, перо рядом положил, начал ножом забавляться.
Так и застал его старший брат, раньше времени с охоты вернувшись.
— Откуда у тебя нож? — спросил.
— Жена твоя подарила.
— А это перо откуда?
Молчит Ходжугур. Брат его за плечи трясёт, понял, что неладное случилось.
Тут заплакал Ходжугур:
— Я нечаянно шкурку нашёл. Жена твоя попросила: дай только в руках подержать. А сама надела шкурку и улетела. Стерхи её с собой позвали.
Никогда Юджиан не бил брата со зла, а сейчас Ходжугур в первый раз узнал, как тот в гневе страшен. Тяжёлой плетью бил, собакой называл. Наконец утолил первый гнев, опомнился. Оттолкнул Ходжугура, бросился к конюшне, вывел из стойла коня, вскочил на него. Золотисто-рыжий конь, хвост и грива светлые, игреневой масти конь под ним играет. Юджиан со двора поехал, на брата не глянул, только белое перо с земли подобрал.
Скачет Юджиан на игреневом коне, в одной руке у него поводья, в другой — журавлиное перо. Перо само поворачивается, показывает, куда путь держать.
Долго ехал Юджиан. Реки на коне переплывал, озёра объезжал, через густой лес продирался, по равнине скакал. Ночевал под открытым небом, укрывался от ветра за широкой спиной коня. Ночёвкам счёт потерял.
Наконец подъехал к подножию высокой горы. Поднялось перо, острым концом вверх указало. Юджиан оставил коня на зелёном лугу пастись, стал подниматься. Круты склоны горы. Юджиан в первый день только четверть высоты одолел. На второй день до пояса её добрался. А там у него и силы прибавилось — увидел белую юрту на вершине. Да скалы ещё круче, расщелины шире, камни острее. Сколько ещё лез-карабкался, а всё-таки до вершины добрался, вошёл в белый дом.
Юрта красиво убрана, в очаге весёлый огонь полыхает. Посредине золотая люлька стоит, птица-чычах её качает. Увидев, что человек вошёл, птица встрепенулась, вскрикнула: «Чип-чичип!» Потом человечьим голосом заговорила:
— Не Юджианом ли тебя зовут? Не жену ли свою ищешь?
— Юджианом зовут. Жену ищу, — отвечает, а сам с люльки глаз не сводит.
— Что ж, — говорит птица, — посмотри на своего сына.
Наклонился над люлькой Юджиан. Красивый ребёнок там лежит. Увидал Юджиана, пухленькими руками к нему потянулся.
— Чи-чип! — птица сказала. — Частица к целому стремится, маленькая кровинка к родной крови тянется. Позабавь сына, Юджиан, устала я качать люльку.
Юджиан белым горностаем обернулся, вверх-вниз в люльке забегал, прыгает, кувыркается. Засмеялся мальчик.
Тут лёгкие шаги послышались, дверь скрипнула. Птица сказала:
— Захочет ли, не захочет ли видеть тебя жена? Прячься скорей!
Юджиан-горностай за шкурами притаился. А ребёнок громко заплакал, забаву свою потеряв. Вбежала в юрту белая журавелька, шкурку быстро сбросила, кинулась к ребёнку, на руки взяла. Материнское тепло почуяв, затих ребёнок.
Тогда горностай из-под шкуры вышел, опять Юджианом стал. Шкурку схватил, в огонь шкурку бросил. Вскрикнула красавица, оглянулась. Мужу с укором прошептала:
— Ах, зачем ты так сделал?!
И упала мёртвая.
Юджиан её на руки подхватил, прижимает к груди, своим дыханием согревает — хочет к жизни вернуть. Но недвижима красавица, смертный сон её сковал. Юджиан её тело на шкуры положил, поник головой.
— Чёрный мой день настал! Пора тоски пришла! Всё она наперёд говорила, предвещала: «Шкурку в огонь бросишь — беда будет!» А я горячему сердцу, быстрой руке волю дал. Вот она беда и грянула! Сам виноват, сам и отвечу. Слабость силою, простоту хитростью поборю, искуплю горячность терпением.
Выбежал Юджиан из юрты. Увидел лёгкое облако, что у горы задержалось, разбежался, прыгнул на него. Поплыло облако, качается, колыхается. Уже солнце закатилось, небо потемнело. Облако вдоль большого звёздного пути плывёт. Приплыло к созвездию, остановилось.
Юджиан с облака на верхнюю землю переступил. Огляделся. Такое же тут место, как там, внизу, — земля, дом и огонь.
На медном восьминогом лабазе девушка сидит. Восьмисаженные ало-шёлковые волосы распустив, на серебряный кол намотала, золотым гребнем расчёсывает. Сказал ей Юджиан:
— Дочь созвездия, дочь господина Юргяля! Пугливая шаманка Юргюк-удаган! Пришёл я взять тебя в жёны. Пойдёшь ли за меня замуж?
Посмотрела на него дочь созвездия — статен, красив тот, кто сватать её пришёл. Тихо ему ответила:
— Пойду за тебя.
— Тогда собирай свои уборы, в путь снаряжайся. Буду тебя ждать на вершине самой высокой горы.
Захлопотала Пугливая шаманка, собирает свои наряды, уборы, сзывает приданый скот. А Юджиан дальше пошёл.
Пришёл к юрте господина Месяца. На медном восьминогом лабазе девушка сидит. Восьмисаженные серебряно-шёлковые волосы распустив, на серебряный кол их намотав, золотым гребнем чешет. Юджиан ей сказал:
— Дочь господина Месяца, Лунного света шаманка! Пришёл я взять тебя в жёны. Пойдёшь ли за меня замуж?
Посмотрела на него дочь Месяца — в лице смелость видна, глаза умом блистают у того, кто сватать её пришёл. Ответила:
— Пойду за тебя.
Дай только время собрать приданое.
— Нет у меня времени, — Юджиан говорит. — Всё сделай, как сама знаешь. Потом приезжай на вершину самой высокой горы. Там ждать буду.
Дочь господина Месяца, Лунного света шаманка захлопотала, одежду-уборы собирает, сзывает приданый скот.
А Юджиан дальше отправился.
Пока шёл, ночь кончилась. Засияла вдали юрта господина Солнца. Юджиан прямо на неё путь держит.
У светящейся юрты на медном восьминогом лабазе девушка сидит. Восьмисаженные солнечно-шёлковые волосы на серебряный кол намотала, золотым гребнем расчёсывает. Юджиан ей сказал:
— Дочь господина Солнца! Кюёгяль-удаган шаманка! Вот я к тебе пришёл. В жёны тебя возьму, если захочешь, если пойдёшь!
Кюёгяль-удаган шаманка на своего отца, господина Солнца не моргая смотрела, а тут зажмурилась. Ослепила её любовь к тому, кто сватать её пришёл. Так она Юджиану ответила:
— Пойду за тебя замуж. Почему ж не пойти?
Юджиан и ей велел, собравшись, на вершину самой высокой горы ехать.
Осталась Кюёгяль- удаган шаманка приданое готовить, а Юджиан вперёд поспешил.
Добежал до края верхней земли, прыгнул на то же облачко, на нём в обратный путь отправился. К горе подплыл, на её вершине очутился.
В юрте птица-чычах Юджианово дитя качает, а на шкурах мёртвая жена лежит. Юджиан её в свою одежду одел, длинные её волосы под шапку подобрал. Потом вынес из юрты, положил перед входом. Сам сзади юрты спрятался.
Только успел всё сделать, с трех сторон на трех конях невесты его подъехали. У каждой с собой богатое приданое. В тороках платья, дорогие меха. У каждой восемьдесят табунов коней, у каждой девяносто стад коров. Все склоны горы стадами покрылись.
Сошли невесты с коней. Друг друга увидели.
— Подружки-сестрицы, — говорят между собой, — выходит, мы все три — жёны одного мужа. Что ж, не скучно нам будет на Земле жить. А где же наш муж, почему нас не встречает? Войдём в юрту, может, спит он.
Пошли лёгкими небесными шагами к юрте. Вдруг все три остановились. Одна говорит:
— Ох, сестрицы, никак мёртвый лежит!
Вторая говорит:
— Уж не наш ли это муж?
Третья посмотрела.
— Он, он! В этой одежде и свататься ко мне приходил.
Дочь господина Солнца Кюёгяль-удаган шаманка спрашивает:
— Дочь господина Юргяля, Пугливая шаманка, умеешь ли ты мёртвого оживить?
— Сказать умею — неправда и сказать не умею — неправда, — Пугливая шаманка отвечает. — Могу мёртвого так оживить, что будет он как без памяти лежащий человек.
— Что ж, не много это и не мало, — говорит дочь господина Солнца. Потом спросила у дочери господина Месяца: — А твоё велико ли умение, Лунного света шаманка?
— Умею сделать мёртвого человека словно глубоким сном спящим, — та ответила.
— А я, — говорит Кюёгяль-удаган шаманка, дочь господина Солнца, — могу мёртвого в память привести, от смертного сна разбудить.
— Ну, так что же, подруженьки-сёстры! — сказали все трое. — Возьмёмся за дело. Оживим нашего мужа.
Первой Пугливая шаманка, дочь Созвездия, через мёртвое тело перепрыгнула. Чуть приподнялась грудь у мёртвого, чуть заметно пар от дыхания изо рта вылетает.
Второй перепрыгнула Лунного света шаманка. Тут краска на бледное лицо вернулась, ресницы дрогнули.
Теперь выступила вперёд дочь господина Солнца, Кюёгяль-удаган шаманка. Перепрыгнула, а следом за ней и тот мёртвый с земли поднялся. Шапка с головы у него упала, рассыпались по плечам длинные волосы.
— Ох, подружки-сестрицы, видно, не того мы оживили! Не муж это наш, а чужая женщина.
А Юджиан, за юртой спрятавшись, всё «слышал, всё видел. Выбежал теперь, милую жену свою крепко обнял. Она лицо на его широкой груди спрятала, от радости вся зарделась.
Смотрят шаманки, между собой переглядываются.
Вдруг в юрте ребёнок заплакал. Услышала это красавица, от мужа оторвалась, бросилась в юрту. И Юджиан за ней побежал.
— Что нам здесь делать, сестрицы? — сказала дочь господина Солнца. — Есть у нашего жениха жена и ребёнок. Не быть же нам, небесным шаманкам, младшими жёнами?! Давайте домой вернёмся.
Вскочила она на своего коня, прыгнул конь, прямо в небо понёсся. И две другие за ней ускакали. Посередине пути дочь господина Юргяля, Пугливая шаманка, вдруг закричала:
— Ох, сестрицы, что мы наделали! Забыли на Земле всё наше приданое.
Гордо засмеялась дочь господина Солнца, Кюёгяль- удаган шаманка.
— У моего отца богатства побольше, чем жалкий скот, что я внизу бросила, — сказала. — Отец мне подарит, сколько я захочу.
— И мой отец мне слова укора не скажет! — молвила дочь господина Месяца, Лунного света шаманка.
Вспыхнула Юргюк-удаган, дочь Созвездия, господина Юргяля дочь.
— Пусть же и моё добро пропадает. Не так мой отец богат, как ваши, а только и он для меня ничего не пожалеет.
И не вернулись. Всё богатство, всё приданое Юджиану досталось. В путь он собрался, в родные места ехать. Посвистел богатырским свистом, примчался из зелёной долины его игреневый конь.
Так едут: Юджиан на своем игреневом едет, жену перед собой посадил, люлька у левого колена крепко приторочена — в ней сына везёт. На зыбке сидит верная нянька птица чычах, мальчику песни поёт.
Трижды восемьдесят табунов коней перед ними скачут. Трижды девяносто стад коров позади бредут.
Так ехали, так доехали. Выбежал им навстречу красивый юноша, рослый, в плечах широкий.
— Ты ли это, Ходжугур, младший брат мой? — спрашивает Юджиан.
— Неужели так вырос, что и не узнать? — Ходжугур смеётся. — Вижу, ты жену свою, дорогую мою невестку, добыл, назад привёз. Простите, что плохого от меня было!
Вместе они зажили, хорошо жили. Так, говорят, было, такое случилось, рассказывают!