Как Ими-Хиты на санках катался
Хантыйская сказка
аленький Ими-Хиты ни отца, ни матери не помнит, давно они умерли. Ими-Хиты с бабушкой живёт. Живут они на далёком берегу большой реки, таком далёком, что если идти туда, это место краем Земли покажется.
Растёт мальчик, и дороги его растут, всё дальше от дому уходят. По лесу бродит — слушает, по тундре идёт — смотрит. Однажды прибежал к бабушке и говорит:
— Бабушка, кого это я видел: сам серый, хвост чёрный, от дерева к дереву быстро бегает, с ветки на ветку прыгает.
Бабушка отвечает:
— Это белка. Твой отец много белки добывал.
— И я добывать буду, — говорит Ими-Хиты.
— Мал ты ещё, внучек, — бабушка сказала. — Ты за ней погонишься, она от тебя на дерево убежит, в густых ветвях скроется. Что ты с ней сделаешь?
В другой раз Ими-Хиты так бабушку спросил:
— Опять я видел кого-то. Весь белый, только кончик хвоста чёрный. Не знаешь ли, как его зовут?
— Как не знать! — смеётся бабушка. — Горностай это. Твой отец помногу горностаевых шкурок приносил.
— Ну, так я побегу, догоню его.
— Ох, внучек, разве горностая догонишь! Он от тебя под корнями дерева спрячется. Что тогда сделаешь?
Ещё раз прибежал Ими-Хиты, издали кричит:
— Бабушка, бабушка, не белку, не горностая я видел. Тёмный, как мокрая кора, этот новый зверь. Ушки круглые, хвостик пушистый.
Бабушка отвечает:
— Самый дорогой зверёк тебе повстречался. Соболем называется. Отец твой говорил: шкурку соболя добыть — удача для охотника.
— Побегу я, бабушка, за ним, за своей удачей побегу!
— Ох, внучек, соболь — зверь с длинным следом. По такому следу охотник, бывает, три дня, три ночи идёт. Да и чем убьёшь его?
— А чем мой отец убивал?
— Луком звенящим, стрелой поющей, — отвечает бабушка.
— А сумеешь ты сделать мне лук и стрелы?
— Попробую, может, выйдет что.
Долго трудилась бабушка, ведь не мужчина она, а старая женщина. Всё-таки смастерила лук, стрелы сделала, тупые наконечники насадила — на пушного зверька.
Начал Ими-Хиты охотиться. Сперва за три дня одного зверька приносил, потом за один день — трёх. Принесёт добычу, бабушка внука накормит, напоит. Сядут вдвоём тушки разделывать, бабушка учит-показывает:
— Отец твой вот так свежевал, так шкурки натягивал для просушки.
Ими-Хиты старается, всё так делает, как отец делал.
Теперь лучше стали жить бабушка и внук, есть сытнее, одеваться теплее. Ими-Хиты растёт, подрастает.
Однажды говорит он бабушке:
— Бабушка, я ближние места все исходил. Смастери мне кузовок, положи в него на три дня съестного припаса. Хочу на дальних путях охотиться, дальнего зверя бить.
— Ну что ж, как просишь, так и сделаю, — отвечает бабушка. — И твой отец не всё вокруг дома промышлял.
Села бабушка у очага, из гибкой берёсты изладила хороший кузовок. Положила в него побольше еды, отправила внука на дальнюю охоту.
Вышел из дому Ими-Хиты, бросил впереди себя свои подволочные лыжи. Куда они носами легли, в ту сторону он и пошёл.
Идёт, следы примечает. Увидел след мышки — пошёл по следу мышки. Перебился тот след следом соболя, он по соболиному следу отправился. Потом ступил на песцовый след. Ни одного зверя не добыл, а от дома на три дня ушёл. В кузовке съестного припаса лишь на донышке осталось. Ими-Хиты съел последнее, подумал:
«Охотничье счастье — что ветер: то в одну сторону дует, то в другую. А всё-таки далеко я побывал. Верно, и отец мой отсюда домой бы повернул».
Сделал Ими-Хиты разворот на лыжах, вдруг слышит — свист по лесу идёт, крик раздаётся, хохот, как гром, перекатывается. Ими-Хиты немножко испугался, немножко обрадовался — человек близко, а какой такой человек, не знает... Он на своём веку только бабушку и видел.
Стал Ими-Хиты меж деревьев и кустов пробираться. Вышел на высокий берег реки. Видит — с ледяной горы на санках мальчишка катается. Ростом чуть пониже дерева, брови у него — что длинный мох, волосы — что густой кустарник. Чудной такой: катится вниз — громким криком кричит. Скатится на речной лёд — звонким хохотом хохочет, в ладони бьёт.
Ими-Хиты глаза раскрыл — смотрит, уши раскрыл — слушает. И мальчишка его увидел.
— Иди сюда, человеческий мальчик, вместе кататься будем! — закричал.
— А ты чей мальчик? — Ими-Хиты спрашивает.
— Я Менгк-поших, из семьи лесных духов, — тот отвечает. — Садись передо мной на санки, я тебя покатаю.
— Лучше я позади тебя сяду, — говорит Ими-Хиты. — Очень уж ты громко кричишь, я на санках не удержусь.
— Разве я громко кричу? — удивился Менгк-поших. — Ну, хорошо, я совсем тихонько кричать буду.
Сели. Ими-Хиты впереди, Менгк-поших сзади. Только раскатились, закричал от радости лесной мальчишка. У Ими-Хиты в ушах зазвенело, свет в глазах померк. Упал он с санок, ничего не помнит. Долго ли, коротко ли лежал на снегу, очнулся, видит — Менгк-поших санки опять в гору тянет.
Ими-Хиты на себя рассердился, на мальчишку обиделся. Не стал дожидаться, пока тот на гору поднимется, подвязал лыжи, в обратный путь пустился, с пустыми руками вернулся к бабушке.
Время своим чередом идёт. Зима кончилась, весна прошла, лето миновало, осень с дождями новой зимой сменилась. Ими-Хиты охотится, не далеко и не близко от дому уходит, добычу бабушке несёт.
А как настала опять пора подволочных лыж, Ими-Хиты в дальний путь собрался. К тому лесу, к той горе лыжи направил, где с лесным мальчишкой катался на санках. Не даёт ему покоя обида, что он тогда на санках не удержался, хочется ему над мальчишкой верх взять.
Только и в этот раз у него ничего не вышло. Хоть и сел позади, всё равно упал с санок, когда Менгк-поших закричал-засмеялся.
Опять в обиде на мальчишку, в досаде на себя ушёл Ими-Хиты с того места.
Год прошёл. Ими-Хиты совсем вырос, парнем стал. Плечи широкие, руки сильные, на целую голову выше бабушки.
«Уж теперь-то, — думает, — не упаду с санок, хоть впереди, хоть позади сяду. Пусть Менгк-поших кричит сколько хочет!»
Встретились на горе Ими-Хиты и Менгк-поших. Менгк-поших над Ими-Хиты смеётся.
— Ну что, опять кататься пришёл, с моих санок падать?
Ими-Хиты отвечает:
— Кататься буду, падать не стану.
Сели, покатились. Тут Менгк-поших так закричал, как раньше не умел. Он ведь тоже за эти годы подрос. С ближних деревьев хвоя осыпалась, на дальних деревьях ветки закачались. Не удержался Ими-Хиты — упал без памяти.
Очнулся, сказал:
— Не буду с тобой больше кататься. Сам себе санки сделаю.
Взял Ими-Хиты свой топоришко, срубил тонкую берёзку, расколол её пополам, стал обтёсывать. А Менгк-поших стоит рядом, на его работу смотрит. Ими-Хиты махнёт топором, блеснёт на солнце лезвие, Менгк-поших засмеётся. Так засмеётся, что топор у Ими-Хиты в руках дрогнет, скользнёт по дереву, даже зарубинки не оставит. А Менгк-поших ещё громче смеётся. Потом говорит:
— Тупой у тебя топор, наострить надо.
Ими-Хиты отвечает:
— А на чём наострить? Я с собой точила не захватил.
— Как на чём? На моём языке наточи.
И высунул язык. Длинный, шершавый, лучше всякого точила.
Принялся Ими-Хиты водить топором взад-вперёд по языку Менгк-пошиха. Щекотно тому стало, засмеялся он. Дрогнул топор в руках Ими-Хиты, соскользнул, ребром повернулся и отрубил кончик языка у лесного парнишки.
Замахал руками Менгк-поших, затопал ногами. Кричать не может, смеяться не хочет. Санки бросил, побежал прочь.
«Эх, — думает Ими-Хиты, — сам ведь он виноват. А всё-таки жалко его!»
Подобрал отрубленный кончик языка, положил в кузовок и пошёл по следу Менгк-пошиха. Долго шёл, и привёл его след к большому селению. Дома там из толстых брёвен сложены. Где лиственничных стволов не хватило, еловые клали, где еловых не хватило, клали лиственницу.
Оборвался путь Менгк-пошиха у двери не лучше, не хуже других. Видно, туда вошёл лесной парень. Ими-Хиты быстро на крышу дома взобрался, приложил ухо к дымовому отверстию. Так и есть, там Менгк-поших. Слышно, как стонет и плачет, слышно, как домашние его расспрашивают, никакого толку добиться не могут. Потом говорит кто-то — может, мать, может, бабушка:
— Видишь, со средним братом что-то случилось. Беги к дедушке, спроси, какая беда, чем помочь. Дедушка всё видит, всё знает, он не поможет, никто не поможет.
Выбежал из дома совсем маленький лесной мальчишка. На правой ноге пляшет, левой рукой машет, поёт и хохочет чуть потише Менгк-пошиха, много громче, чем Ими-Хиты смеялся, когда бабушка ему смешное рассказывала. Поплясал, поскакал, в соседнем доме скрылся.
Ими-Хиты, как белка, с крыши спрыгнул, на соседнюю крышу взобрался. Опять слушает. Кто-то в доме мальчишку спрашивает:
— Зачем, внучек, пришёл? Верно, за делом тебя прислали?
Внучек ничего не отвечает, только слышно, как ногами притопывает, в ладоши прихлопывает. Поплясал, поскакал, из дому выскочил, в свой дом убежал.
А Ими-Хиты всё слушает. Тот же голос говорит:
— И с чего это у нас, лесных дедушек, такие лесные внуки растут — озорные да бестолковые? Когда ещё ума наберутся! Придётся самому пойти.
Услышал такое Ими-Хиты, еле успел с этой крыши спуститься, на ту крышу взобраться. Тут вышел из своего дома старик. Брови как белый мох, волосы как ворох пожелтелых листьев. Из своего дома вышел, в дом, где живёт Менгк-поших, вошёл. Слышит Ими-Хиты, старик говорит:
— Ну что, внучек Менгк-поших, доигрался?
А Менгк-поших ничего не отвечает, только стонет. Мать его плачет, у деда спрашивает:
— Что же с ним такое? Бедное моё дитя никому зла не сделало. Ему кто-то зло сделал! Помоги скорей, дедушка, твой ведь это внук!
— Я ему помочь не могу, — отвечал дедушка. — Пусть тот поможет, кому наш мальчишка досадил, — человечий парень, по имени Ими-Хиты.
— А где его возьмёшь, этого Ими-Хиты? — плачет мать.
Дедушка отвечает:
— Да ведь не далеко ходить! Ими-Хиты на крыше сидит. Что мы говорим, в дымовое отверстие слушает.
— Побегу позову! — мать крикнула.
Нет, не годится, — сказал дедушка. — Ты позовёшь — Ими-Хиты не пойдёт, я позову — не пойдёт, Менгк-пошиха и посылать не стоит — он ничего сказать не сможет. А посылать надо старшую его сестру. Кто такой красавице откажет?
Тут вышла из дома девушка. Глянул на неё Ими-Хиты, чуть с крыши не свалился. Брови у девушки, как летящая птица, косы, как поющая птица, поведёт головой — слышен звон серебра и золота.
Поглядела красавица вверх, увидела Ими-Хиты, усмехнулась, слова не сказала, в дом назад пошла.
У Ими-Хиты сердце оборвалось, за красавицей покатилось. За своим сердцем и сам Ими-Хиты спрыгнул, в дом побежал. Там схватил из кузовка кончик языка Менгк-пошиха, на место приставил. Мигом сросся язык.
Менкг-поших заплясал, засмеялся, только открыл рот, чтобы закричать погромче, да посмотрел на Ими-Хиты и сказал тихонько:
— Вижу, вижу, этот мой товарищ дорогое принёс, с дорогим и уйдёт.
Все на Ими-Хиты посмотрели, а он глаз с красавицы не сводит. Тогда все на красавицу посмотрели — она глаз с Ими-Хиты не сводит.
Сказал тут старик:
— Э, давно, видно, надо было Менгк-пошиху язык укоротить, может, давно бы он поумнел. Правду мой внучек сказал — само дело сладилось, не нам его разлаживать. Ну, как, Ими-Хиты, верно мы с внуком угадали, ответь.
А Ими-Хиты не отвечает, к девушке подошёл, с ней заговорил:
— Пойдёшь за меня замуж?
— Пойду, — девушка сказала.
Что ж теперь долго рассказывать — на другой же день свадебный пир устроили. После пира Ими-Хиты с молодой женой в обратный путь собрался, к бабушке своей.
Не много ещё отошли, выскочил из дома Менгк-поших, стал им вслед свой целый язык показывать, стал смеяться, громким криком кричать. Закачались деревья, и Ими-Хиты покачнулся, а всё же удержался на ногах. Теперь настоящим мужчиной он стал, женатым охотником! Разве поддастся на озорство лесного мальчишки?
Бабушка Ими-Хиты с радостью встретила внука и невестку. Так внуку сказала:
— И с твоим отцом такое было. Пошёл однажды на охоту, зверя не притащил, шкурок не принёс, зато жену за руку привёл, ту, что твоей матерью стала. Ну, входите в дом!